.
Башшар был продуктом слияния арабской и персидской культур, что типично для периода Аббасидов. Сам он вырос в говорящем по-арабски окружении и писал по-арабски, по всегда ощущал близость своих персидских предков. Было составлено длинное генеалогическое древо, которое связало его род со знатью старой империи Сасапидов, а сам он часто использовал свою поэзию (арабскую), чтобы насмехаться над традиционными бедуинскими стереотипами. На одном длинном празднике по поводу его трудов он хвастал, что происходит из древней персидской царской семьи, превозносил персов, которые привели династию Аббасидов к власти и завоевали для них Сирию, Египет и даже (здесь Башшар допустил некоторое поэтическое преувеличение) далекий Танжер. Он хвастал своим отцом:
Никогда не тянул он песню, бредя за верблюдам в колючках,
Никогда не тянулся or голода к колоцинту
[20] — арбузу горькому,
Никогда не срывал он с мимозы плоды ее несъедобные,
Никогда мы не жарили сцинка с вечно дергающимся хвостом.
Никогда не выкапывал ящериц я из земли, словно камень, твердой
>{248}.
Стереотипные образы грубого и некультурного бедуина контрастируют с изяществом и утонченностью старого персидского вельможи.
Но ни внешность и неуклюжие манеры, ни насмешки над традиционным образом жизни араба не могли испортить его гениального обращения с языком. Башшар отмечал достижения халифа Махди при дворе Аббасидов с таким же красноречием и рвением, какое выказывал раньше, хваля Омейядов. Он всегда готовил публику к своей декламации хлопками, покашливанием, а затем поплевыванием на ладони — сначала на одну, потом на другую. Потом он пускался в исполнение хвалебных стихов, которые затмевали все, созданное его соперниками и критиками. Его любовная лирика была полна чистого порыва к недосягаемой (и вероятно, воображаемой) Абде.
Эй, слуга, налей мне зелья
Поцелуев ее сладких.
Умираю я от жажды —
Только тот глоток целебный
Пьется с влажных ее губ.
Я хочу упасть в похмелье
Губ-ромашек, что украдкой
Расцвели и ждут: однажды.
Распевая гимн хвалебный,
Я их влагу пригублю.
Поселилась она в сердце.
Только жадность ей присуща:
Подарить мне обещала
Ночь — но ночь уже проходит.
Ей и без меня неплохо…
Как же отыскать мне дверцу
К той, что сердце мое мучит?
Ночь, какой ты длинной стала!
Каждый час на век походит,
Моя доля — только вздохи
>{249}.
Чувства тут, без сомнения, обычные, даже искусственные — но образы поражают свежестью. Именно эти новации позднее дали критикам возможность увидеть в Башшаре открывателя «нового стиля», который отличал поэзию двора Аббасидов от литературы
