Я не смотрю на маму. Вместо этого упрямо гляжу на свои потрепанные кроссовки, как в кабинете директора Скотт. Придется их выбросить. Они теперь всегда будут напоминать мне об этом дне.
— Тут нечего объяснять, — наконец отвечаю я. Вопрос был такой: «Как же все так далеко зашло?» Не в смысле, что я сама во всем виновата, мама не настолько черствая, просто она хочет знать, почему нужно было ждать, пока появятся синяки, прежде чем обо всем рассказать.
Мы сидим за кухонным столом — беспрецедентный случай, мама почти никогда не готовит, а если такое происходит, ужинаем в гостиной под какую-нибудь викторину. Мы поговорили, пока я была в школе. Потом она написала, что может уйти с работы пораньше и забрать меня, но я сказала, что необязательно бросать дела, у нас будет время все обсудить вечером. Только мама все равно ушла пораньше, потому что, как она объяснила, в таком состоянии в любом случае не сможет сосредоточиться на работе.
Я вжимаю ноги в пол и представляю, что чувствую холод плитки сквозь кроссовки. На мне все еще старый свитер Майка. Наверное, теперь надо его вернуть. Может, я давно должна была это сделать, только Майк слишком вежливый, чтобы об этом попросить. Он ужасно вежливый, когда дело касается таких вещей.
Но вот что странно: я совсем не хочу возвращать свитер. Даже сейчас. Мне нравится, что он пахнет Майком. Мне нравится, что в нем я как будто в объятиях. Я тяну рукава вниз, сжимаю ткань в кулаках.
— Ну конечно, есть что, — настаивает мама.
— Например?
— Например, как часто такое случалось?
Я пожимаю плечами, глядя на кухонные шкафчики, на плиту, на раковину — куда угодно, только не маме в глаза. Так странно, что на кухне беспорядок, ведь у нас никто не готовит. Ладони снова вспотели, я снова сую их под бедра.
— Не знаю. Я как-то не считала. — И это правда.
— Ладно, когда это началось?
Мама не сводит глаз с моего синяка. Перед ужином я смотрела на свое отражение в зеркале ванной. Синяк стал еще темнее, чем был с утра. Пурпурным.
— Не знаю. Пару месяцев назад.
Что бы я сказала, если бы этот вопрос задала директор Скотт? Она спрашивала, случалось ли это раньше, но не уточняла когда. Не думаю, что смогла бы соврать ей, как маме. Потому что я точно знаю, когда это началось. Три месяца назад. В середине января. Я сидела на трибуне на его тренировке по бегу — весенние соревнования начинаются в марте, — дрожала под моросящим дождем в легком пальто и болела за Майка, потому что была девушкой, которая во всем поддерживала своего парня. Мы следили за университетской спортивной ассоциацией и решили, что, если его не возьмут в Стэнфорд, ему подойдет программа Калифорнийского университета.
