— По привычке? — предполагает Майя. — Знаешь, какой-то пережиток младшей школы, где нас учили говорить учителю, если что-то не так.
Я киваю:
— Логично.
Майя улыбается:
— Вообще-то, не очень.
— Да нет, вполне логично! — настаиваю я.
— Ты просто пытаешься меня утешить.
— Ну, я утешаюсь, когда истекаю кровью. Не мне кого-то осуждать.
Майя смеется — не так громко, как раньше, но все равно искренне:
— Ты всегда знаешь, что сказать.
— Ты что, шутишь? — Теперь смеюсь я. — Я никогда не знаю, что сказать!
Волнистые волосы Майи волнуются еще сильнее на соленом морском ветру, и она заправляет пару прядей за ухо, потом утыкается подбородком в колени. Я пытаюсь перестать пялиться на темно-розовую кожу вокруг ее глаза.
— Ты же слышала про демонстрацию в воскресенье? — Конечно, я знаю, что слышала. Я сама рассказала ей за обедом. — Они… то есть мы хотим потребовать исключения Майка.
Майя не отвечает. Я поспешно добавляю:
— Я могу все отменить, если хочешь. Могу попробовать.
Майя переводит взгляд на воду и глубоко вздыхает. Наконец она говорит:
— Помнишь, нам вечно говорили не ябедничать? Ну, в садике. Ябеда-корябеда, — напевает она. — И чего бы ни добивались взрослые, мы знали, что дети не должны друг про друга ничего рассказывать.
— Но ты не ябедничала на Майка! Ты… — Я с трудом подбираю слова: — Ты доложила о нем.
Как будто Майя разведчица, а Майк — вражеский шпион. Нет, так получается, что она специально с ним связалась.
Майя смотрит на волны как завороженная: одна волна, вторая, третья. Я сдвигаюсь, чтобы сесть так же, как и она, но смотрю не на море, а на нее.
— Ты все еще носишь браслет, который он тебе подарил, — замечаю я вслух.
Майя кивает:
— Я знаю.
— Как думаешь, ты когда-нибудь его снимешь?
Взгляд Майи бегает вверх-вниз, вслед за волнами.
— Я не знаю.
Когда мы добрались до пляжа, я все еще ощущала прикосновение Майка. Я знала, что он больше не держит меня, но моя кожа как будто бы в это не верила. Раньше мне это так нравилось — чувствовать Майка после расставания. Но сегодня я хотела, чтобы это прекратилось. И кинулась в воду, как будто можно было его с себя смыть. Я знала, что Хайрам и Джуни увидят мои бедра, живот, те части тела, которые толще и мягче, чем мне хотелось бы, те части тела, которые я обычно маскирую одеждой, но мне нужно было избавиться от прикосновений Майка.
Вроде сработало. По крайней мере, вода такая холодная, что я уже ничего не чувствую.
Мне все еще не хочется домой, но мы сидим на пляже так долго, что уже спустился туман и похолодало. Джуни не приглашает меня к себе. Наверное, не хочет, чтобы родители увидели ее с Хайрамом. Мама Джуни может о нем знать. Фрида (в отличие от моей мамы) из тех родителей, которые во всем участвуют и знают все обо всем. Она спросила, как прошло наше с Майком первое свидание, через пару дней после того, как оно случилось, когда я ужинала у них дома. Это было еще до того, как я перестала приходить к ним на ужин. Мама Джуни отлично готовит (в отличие от моей).
