Майя пожимает плечами:
— Ну да.
— Ну да, — соглашаюсь я.
Интересно, помнит ли Майя, что Майк был первым, с кем я поцеловалась, во время игры «правда или действие» в восьмом классе? Он попытался засунуть мне в рот язык. Не думаю, что он простил меня за то, что я захихикала.
Я продолжаю:
— Я слышала, как тренер сказал, что это может лишить Майка шансов на университетскую стипендию.
Вообще-то, я слышала, как тренер ругался, что какая-то глупая девчонка испортит бедному мальчику всю жизнь, но этого я тоже не собираюсь говорить Майе.
— Почему? — спрашивает Майя. — Он же не станет от этого медленнее бегать?
Майя засекала его время, забег за забегом, тренировка за тренировкой.
— Да, но там есть, ну, пункт об этике, который Майк нарушил. Если выяснится, что он и правда это сделал.
— В каком смысле «если он и правда это сделал»? Ты же сказала, что все верят. Доказательства и все такое.
— Да, но… — Я осекаюсь. Вспоминаю воображаемый разговор родителей Майка, похожие вещи, которые я слышала в коридорах. — Это же могла быть случайность. Или, ну, знаешь, недопонимание.
Майя меняется в лице.
— Я хочу сказать, так говорят. — Вот черт! — Некоторые думают, что все наоборот. Я слышала, девочки планируют собраться, чтобы потребовать его исключения.
Ладно, это, строго говоря, неправда. Но может стать правдой. Оно станет правдой. Я об этом позабочусь. Я дочь своего отца. «Вот это моя девочка!»
— Собраться? — спрашивает Майя.
— Ну да, протестовать. Устроить демонстрацию какую-нибудь.
— Ты пойдешь?
Мама будет против. Она будет волноваться, что это приведет к инциденту. Так она называет порезы — инцидентами. Папа не жалует эвфемизмы, но в этом случае он маму не поправлял.
— А ты?
Майя некоторое время молчит.
— Если его исключат, стипендия ему точно не светит, — говорит она наконец.
— Это точно, — осторожно соглашаюсь я. Мне не хочется давать ей ложную надежду. — Но я не уверена, что ученики могут повлиять на исключение. Даже если устроить акцию протеста, знаешь, это не… Не факт, что его все-таки исключат. — Я вспоминаю, что говорили вчера родители. — В школе не прописан протокол для таких ситуаций.
Папа сказал бы, что в этом и есть суть протеста: требование изменений, правосудия, которое сейчас не соблюдается. Я открываю рот, чтобы объяснить Майе: протест это только первый шаг, — но она не выглядит готовой выслушать лекцию о социальных переменах. Кажется, что она вот-вот заплачет.
Я изо всех сил стараюсь придумать, что сказать. Как я могу так спокойно и уверенно спорить о гипотетических ситуациях с папой за ужином, а здесь, в реальном мире, где все по-настоящему, где это поможет человеку, который для меня важен, способна только мямлить?
