– Ни то ни другое, – ответила Адель на вопрос раввина из Пардес-Ханы, который явился в общежитие «египетского ядра» кибуца Эйн-Шемер, чтобы сочетать Адель браком с ее Витой. «Мой Вита» – именно так чувствовала Адель! Одновременно женились еще шесть пар, и вовсе не каждая невеста могла сказать «мой» о своем женихе, но большинство все-таки могли. Раввин привез одно кольцо для всех, которое переходило от одной пары к другой.
Раввин повторил вопрос. Адель учила иврит в кибуцном ульпане[6] и прекрасно поняла, что он спросил – сефардка она или ашкеназка.
– Ни то ни другое, – повторила Адель, а потом сказала: – Я знаю, что отец умер, когда мне было два месяца.
Раввин принялся расспрашивать: девичья фамилия матери, полное имя отца – и выяснил, что Адель сефардка по отцу и ашкеназка по матери, происходившей из Германии.
Через неделю после свадьбы Виту вдруг перевели на дойку. Адель встревожилась: она знала доярок из «румынского ядра». Для нее женская красота определялась белизной кожи, а румынки были светлее, то есть красивее, чем она. Им было по шестнадцать – семнадцать лет, Вита будил их утром, если они не просыпались сами, примадонны этакие. А если они не просыпались от стука в дверь, он имел право отворить дверь, войти в комнату и легонько их потрясти.
Адель никак не могла понять, что за нравы такие в кибуце? Женатый мужчина входит в комнату, где спят девушки, здоровые, все, как говорится, при них, и он их трогает, чтобы разбудить и отправить в коровник?
Когда кончалась дойка, у Виты начиналась пастушеская смена. И лишь тогда, когда Вита оставался наедине с животными, Адель могла позволить себе спокойно вздремнуть.
Вите жизнь на новом месте нравилась, но Адель мучилась и не видела конца кибуцным тяготам. Ей приходилось носить уродливую одежду, выданную на складе, а Нина или Хигеле носили платье, что Адель купила во Франции, где они провели несколько недель на «тренировочной» ферме в Ла-Рош, между Парижем и Дижоном, прежде чем добрались до этой дыры в Израиле. Нине платье очень шло, а на Хигеле висело: Хигеле лопает все подряд, но остается тощей, как жердь. Может, это оттого, что она болтает без умолку.
Платье прибыло в Израиль в Аделином чемодане. Уже в кибуце, когда пришлось разделить имущество с товарищами, Адель сражалась именно за чемодан, а не за его содержимое. В бараке «египетского ядра» из-за чемодана разгорелись жаркие споры. В тот день заседание вела дылда Лизетта, девица очень радикальная насчет общности имущества. Адель билась за чемодан, как будто он из чистого золота, как будто в мир не пришел социализм, но дылда Лизетта дала ей отпор с яростным сталинистским пылом.
