Так и вышло, что именно Эстер навлекла на Торре-де-Мармахон инквизицию. Правда, другие доносчики сообщали, что городским «конверсос» кошерное мясо поставляет семейство Арахель, а Констансу-Сару видели в четверг, когда она возвращалась из дома Арахель со свертком в руках, причем по дороге туда свертка у нее не было. А в другой раз видели, как она вешает простыни рано утром в пятницу – говорили, что она это делала, чтобы простыни высохли до вечера, когда у иудеев наступит шабат. Так что инквизиция следила прежде всего за матерью, а не только за дочерью. Тем не менее добровольцы, доставлявшие еретиков в инквизицию, предпочли начать с дочери, молодой и крепкой: желательно разделаться с ней, пока она не принесла потомства.
Напрасно Сара кричала, чтобы вместо дочери забрали ее. Йуда подхватил жену, когда та упала и потеряла сознание. Отец де Мендоса слышал крики из дома новообращенных, но что он мог сделать? Однако под покровом ночи Констанса постучалась в его дверь и спросила, не может ли он как-нибудь помочь им и сейчас, как в прошлом. Может, у него есть связи в инквизиции? Она много раз так и этак повторяла этот вопрос, но на него священник ответил отрицательно. Однако он посоветовал ей известного адвоката Хуана де Хосиса, который может представлять свинопаску перед инквизицией.
Диего и Педро поспешно распродали свиней, чтобы их, как тогда было принято, не конфисковали, а деньги пошли на оплату расходов по содержанию Эстер в тюрьме. Йуда продажу свиней одобрил и вообще словно воскрес из мертвых и обнаружил в себе новые силы. Он вернулся в мастерскую, отослал монашек, вернул прежних работников и договорился с монастырем, что прибыль будет делиться поровну. На щеках у него снова заиграл румянец; казалось, он помолодел на десять лет.
Сара не радовалась воскресению мужа, который не хотел нанимать адвоката, потому что тот требовал высокий гонорар. В конце концов Йуда поддался мольбам жены и согласился.
Де Хосис сам был выкрестом и знал слабые места обвинений на процессах инквизиции. Это был сморщенный и хилый человек со впалыми щеками, несмотря на свои тридцать пять лет, он выглядел так, словно его дни сочтены. В оправдание Эстер он пытался сослаться на ее пребывание на Тарифе. Она жила там больше года и имела права на привилегию полного отпущения грехов. Однако обвинитель инквизиции заявил, что нет никакого основания считать, что она жила на Тарифе как христианка: ведь ее крестили в Торре-де-Мормохоне. Эстер напрасно повторяла, что ее крестили и на Тарифе, причем вторично, а первое крещение она совершила в Малаге. Ей не поверили.
