А Наполеон в заключение сказал:
— Действительно, положение Швеции весьма печально, но и все другие государства вынуждены переносить немалые лишения. Поэтому и Швеции следует страдать, раз все страдают.
Вслед за тем, к изумлению Чернышева, Наполеон весьма быстро и почти шепотом проговорил:
— Если англичане еще продержатся какое-то время, то я не знаю, что из этого выйдет, и что я буду делать.
И потом, как бы желая изменить впечатление, произведенное невольно вырвавшимися словами, он начал распрашивать Чернышева о подробностях образа жизни Бернадота, кем он окружен, хорош ли его дворец и т. п.
Невольно вырвавшиеся слова Наполеона явно показывали, что он сознавал всю неисполнимость той задачи по континентальной блокаде Англии, которую он так упорно преследовал. Но при этом его гениальный ум был создан не для того, чтобы ограничивать его волю пределами возможного, а для того, чтобы толкнуть его на новые невозможные действия. Чтобы заставить Англию покориться, он счел необходимым подчинить себе Россию, в которой он видел последнюю и единственную помеху для исполнения своих замыслов, единственную преграду его безграничному деспотизму. Одна эта мысль поглотила его полностью, и он, никогда не упускавший ничего из виду, вдруг упустил Швецию, понадеявшись на то, что во главе ее стоит француз, его бывший подчиненный, которому он считал возможным, не церемонясь, приказывать.
Итоги командировки в Швецию
Чернышев близко знал Бернадота, будущего шведского короля, и находился с ним в самых дружеских отношениях, и в беседах с ним он получил твердые заверения в том, что Швеция ни при каких обстоятельствах не будет воевать с Россией.
Во время краткого пребывания в Стокгольме Александр Иванович сделал так, что между Бернадотом и русским царем завязалась дружеская переписка. И Бернадот свое обещание сдержал.
Дело в том, что он крайне скептически относился к мысли воздействовать на Англию применением строгих мер. По его мнению, главное препятствие в установлении всеобщего мира заключалось не в Англии, а (он не произносил пока имени Наполеона) «в честолюбии и эгоизме французского правительства».
Бернадот говорил, что французские требования ставят его в неприятное и тяжелое положение, что он не желает принимать участие в чьих-либо распрях, никогда не будет действовать заодно ни с Польшей, ни с Турцией, что Россия должна смотреть на Швецию «как на свой верный сторожевой пост» и т. п.
Из подобных заявлений Бернадота Чернышев сделал следующий вывод, который он потом сформулировал в своем донесении Александру I так:
