Он был доступен для всех женщин без исключения, но все, что его выбирали, принадлежали к одному типу. От двадцати пяти до тридцати пяти, изредка – немного за сорок. Либо состоявшие в браке, либо только что выкарабкавшиеся из гнуснейших отношений и явно готовые очертя голову броситься в новые, ничем не лучше. Все они увлекались тем или иным видом рукоделия, что в его глазах означало, что они из богатой семьи, все регулярно посещали психотерапевта. Были среди них медсестры, юристки, флористки, музыкантши, гигиенистки, декораторши, парикмахерши, надомные няньки – попалась даже одна специалистка/консультантша по наведению порядка в шкафах и профессиональная выгуливальщица собак. То, чем они занимались, что говорили, кем являлись, не имело значения. Он охотился за страстью, потому что она у него имелась для раздачи с избытком; за надеждой, потому что ее у него почти не осталось; за сексом, потому что в это он мог играть с остальными на равных, потому что секс был для него кратчайшим путем, пропуском, способом отыскать гуманность в холодном и блеклом мире, последним козырем в руках у бродяги, способным вернуть его в лоно людского рода. Но если спросить его, чего ему в этой жизни хочется всего сильнее, он бы ответил не сморгнув: «Получить грин-карту». Тем самым определялось, кем он был в тот момент, как жил, а в итоге – чего именно хотел добиться любыми способами, в том числе и через постель: la green carte. У меня была green carte. У Зейнаб, работавшей в кафе «Алжир», была green carte, была она и у ее брата Альфреда, тоже таксиста. Калаж просто за всем этим наблюдал, точно Титан, взирающий на проделки мелкотравчатых божеств из-за горных кряжей своей избранности. Что до женщин, готовых сделать все что угодно для мужчины, который, разошедшись, строчил словами, точно из «калашникова», мог вытянуть руку, и дотронуться до их запястья, и разобрать их проблемы ловчее любого психиатра с Гарвардской площади, они, полагаю, этой самой green carte отродясь и в глаза-то не видывали. Они были местной выделки от головы до пяток. Он же, в свою очередь, был месье Пария, необъезженный чистокровка с налетом Франции, знаток нескольких восточных приемчиков, у которого за душой было достаточно смекалки, чтобы напомнить родителям любой вольнодумной непослушной доченьки из пригородов, что она могла бы приволочь домой и типа гораздо, гораздо хуже, тем более если всерьез решила припугнуть соседей.
