Гарвардская площадь | страница 111



– Возьми себя в руки, и идем к гостям.

Дверь за собой я затворять не стал.


Вернувшись в гостиную, я все заметил сразу, хотя в первый момент не придал значения, а может, просто попытался проглядеть. Леони сидела на диване, а Граф сидел на полу, шеей прижавшись к ее коленям и положив затылок ей на ляжку. Фрэнк поставил еще одну запись Каллас. Остальные дружно нарезали два десерта, которые принесла Зейнаб.

Перехватив мой взгляд, Граф поднялся и сказал, что сходит за угол купить сигарет. Клод немедленно предложил ему одну из своих. Оказалось, что Граф курит только «Данхилл».

– Мог бы я и догадаться, – заметил Клод, – ты всегда выбираешь все самое лучшее, Пьеро.

– Одна нога здесь – другая там, – пообещал Граф, пытаясь как-то оправдать свою краткую отлучку. Леони подняла глаза и сказала, что проводит его вниз, а заметив, что в комнату вошел Калаж, попросила у него ключи от машины – забрать оттуда свитер.

Ключи он ей дал.

– Вы бы научились делать самокрутки, – посоветовал Калаж Графу.

– Нужды нет, – откликнулся Граф, выпуская Леони из квартиры и аккуратно закрывая за собой дверь.

– Nique ta mère, – пробормотал Калаж сквозь зубы.

Мы нарезали торты на крупные ломти и подали их на бумажных салфетках, а поскольку чистых вилок уже не хватало, есть стали руками. Пекановый торт – лучшее на свете изобретение со времен телефона. Нет, лучшее – чизкейк, возразил кто-то. И чизкейк тоже, подтвердил Калаж. Мы открыли еще бутылку вина, даже зашла речь о том, чтобы прикончить наконец галлон водки, который я в прошлом апреле умыкнул вместе с джином «Бифитер» с факультетской вечеринки. Мы передавали друг другу ледяную водку, все сошлись в том, что штука сногсшибательная, так что выпить по второй – de rigeur[32], и я направился на кухню заняться кофе и тут увидел, как Калаж пулей вылетел из гостиной, распахнул входную дверь и помчался вниз по лестнице.

Остальные явно озадачились, недоумевающе переглянулись.

– Какая его нынче муха укусила? – поинтересовалась Екатерина.

Зейнаб, знавшая его лучше остальных, ответила без затей:

– Он вечно фордыбачит, когда людям хорошо.

Вернулся он через десять минут. Не сказал ни слова. Направился прямиком в темную спальню, снова захлопнул дверь. Мы обменялись ошарашенными взглядами. Зейнаб заметила, что и раньше видала его расстроенным, но настолько – никогда.

Оставшаяся часть вечера тянулась мучительно долго. Мы пытались делать веселую мину, но мысли постоянно обращались к человеку, который заперся в спальне. Ни у кого, даже у меня, не хватало духу пойти и взглянуть на него. Чтобы убить время, мы навели порядок, все убрали, вымыли посуду, упаковали остатки – всем предложили взять еды домой. Мусор я сам вынесу – мысли уже обратились к мусорному баку на площадке черной лестницы. Мне показалось, что Линда и Екатерина, успевшие, кстати, задружиться, теперь подспудно состязаются: кто кого пересидит. Часть моей души мечтала, чтобы они сами с этим разобрались, в другой роилась мысль: хорошо бы обе придумали себе развлечение получше.