«Как там, между первой и второй…»
Налила еще один стакан, но второй шел уже с трудом. Она пила, захлебываясь. Официант повернулся и уставился на нее с ужасом.
– Говорю же, пить хочу. Тебе что, не твоя свадьба, отвернись, – она уже хрипела, как заправский кабацкий лабух.
Внутри все взбунтовалось, и она глубоко задышала. Нет, не сейчас. По крайней мере, не здесь. Если ее и вывернет, то желательно, чтобы это увидело как можно больше гостей. В идеале, когда очередной идиот закричит: «Горько!»
Мир вокруг закачался, она тоже качнулась на носочках. Молодой официант участливо поддержал за локоть.
Почему на нее все смотрят с таким сочувствием? У нее же сегодня праздник, свадьба, а это всегда весело. Пожалуй, стоило ограничиться одним стаканом. Ну ничего, главное теперь найти в себе силы опустить занавес. Как там в Голливуде говорят, The End?..
Она медленно двинулась вдоль стены из зала. Здесь двенадцатый этаж, где-то должен быть балкон. Но возле балкона стояли хмурые бойцы из охраны, значит, там они оба, ее жених с шафером. Вышли покурить. Или уже муж? Да все равно.
Выше тоже есть балкон. Она стала подниматься по лестнице, но каждый шаг давался с трудом. Ноги как ватные, подламывались, отказываясь ее держать. Внезапно лестница медленно поднялась и оказалась перед ее лицом. Вот бы прилечь прямо сейчас на эту дивную лестницу, уснуть, а потом проснуться в своей старой, такой счастливой и уютной жизни.
Выпрямилась и уцепилась за перила, но когда дошла до двери на балкон, обнаружила, что та закрыта. Может, если снять туфлю, получится каблуком разбить стекло?
Все в порядке, она просто не увидела задвижку. Дверь на балкон открылась, и она сделала шаг. Потом еще один. А потом ее со спины крепко обхватили чьи-то руки.
– Куда ты? Что ты делаешь?
Ненавистный голос мгновенно привел в чувство. Она попыталась вырваться, но руки держали крепко, как в тисках.
Она извивалась, царапалась, лягалась и даже умудрилась извернуться и дать ему в пах коленом, но, конечно, промахнулась. А он держал ее крепко и лишь сильнее прижимал к себе.
Когда она совсем выбилась из сил, то устало обмякла в его руках, продолжая чуть слышно просить:
– Отпусти меня, пожалуйста, отпусти.
А он не отпускал, сжимал сильнее и шептал в волосы, в лицо, в шею:
– Нет. Не проси.
Откуда-то на губах появилась влага, и на щеках, и на шее тоже. Это не ее слезы, она не плачет, ей просто нечем. Разве можно плакать, когда внутри одна лишь растрескавшаяся изсушенная земля?
