— А кого ждала моя царевна? — улыбнулся Пал Иваныч. — Добра молодца, небось?
— Нет, тебя, — всхлипнула я. — Ты меня спасёшь?
— Конечно. А от кого?
— От себя самой.
— Разберёмся, — рассмеялся папа.
И меня действительно спасли: рядом с папой все мысли о Кокаларисе заныкались куда подальше — до поры до времени. Забылась глупая обида на бабМашу и деда Лешу, а вот Димка…
Когда спустя два дня мы вернулись в город, случилось очевидное — мы расстались. И обаятельный Кощей был не причём: просто мне не удалось смириться с народной истиной, что 'коль ревнует — значит, любит'. Ну, не хотелось мне такой любви!
Следы на ладонях остались, но побледнели, напоминая размытый рисунок хной. Глядя на них, я вспоминала наши встречи с Кокаларисом, вздыхала и злилась то на себя, то на него. Мол, какой же я оказалась дурой! Да и он хорош, Бессмертный Тощий! И всё в таком духе.
Вот только надолго моей злости не хватило: нужно было учиться и нагонять упущенное — ведь в мае уже сессия. Неделя в универе легко вернула меня в привычный загруженный ритм, и казалось, что до каникул уже ничего не изменится. Ну, в моей личной жизни точно. Однако я ошиблась.
В середине мая мы с подругой удачно сдали половину сессии и, получив передышку, решили отдохнуть. Договорившись о месте и встрече, я устало окинула взглядом холл универа и пошла проверить расписание. Ну так, на всякий случай — вдруг что-то изменилось. И пока я увлеченно рылась в сумке, продолжая шагать к заветной цели, со мной случилась обычная оказия. Ну, такие сценки часто бывают в молодежных фильмах: когда героиня рассеянно натыкается на героя и давит ему на любимую мозоль. Не знаю, имелась ли такая у моей преграды, но грудь у него оказалась крепкой. То, что это именно он, я поняла сразу, первым делом глянув на оттоптанный ботинок — чёрный такой, блестящий. А я его — каблуком. А может, пронесло? Во всяком случае, "преграда" не зашипела от боли, издав лишь какой-то фыркающий звук.
— Ой, простите, — виновато улыбнулась я, наконец-то решившись взглянуть в лицо обладателя крепкой груди. И… так и застыла, не веря своим глазам: передо мной стоял господин Кокаларис собственной персоной. Правда, заметно постаревший — лет на двадцать, а то и тридцать.
Прежде чёрные волосы поседели до платины, а на лбу прорезались глубокие морщины. Вдобавок, Афанасий смотрел на меня поверх оправы дорогих очков, придающих лицу солидность.
— Все в порядке, — мягко заметил он, и знакомый бархат голоса моментом вывел меня из ступора. Собравшись с духом, я отступила на шаг и неуверенно спросила:
