Вот что Уильям, продавец сельтерской, приготовил для Аннабель Делон в Колониальной молочной Хасси. Черная прядь свисает на левый глаз, большие руки покоятся на рычагах, а сам он смотрит, как она кладет на прилавок десятицентовик и идет к столику, за которым ждут подруги. Углекислый газ сверкает в воздухе кафетерия. На стене висит календарь с рекламой автозапчастей за 1943 год. Возможно, человек, отрывавший листки с месяцами, ушел на войну и не вернулся, и этот календарь – современный аналог карманных часов в детективах, которые всегда ломаются в нужный момент и показывают время убийства.
Я сидела через два столика от Аннабель, тихо, как вдова в церкви, в задней части кафе – именно там мистер Хасси предпочитал видеть своих чернокожих клиентов. Напротив меня улыбался усталый солдат, лаская стакан с сарсапариллой, словно это было настоящее пиво. Что пила я? Газированную с лимоном, спасибо, Уильям, – таблетка в стакане, быстро утопающая в пузырящемся потоке. Заказ приличной замужней женщины. Я заставила себя пропустить мимо ушей мерзкое слово, которое Уильям пробормотал мне вслед. И вот я сижу, спрятавшись в тень колонны, в лучшей шляпке и пальто, а газировка щиплет нос и светится, словно противоядие от радиации. Я так тщательно все спланировала, а теперь убеждаюсь, что с соперницами мы такие же трусихи, как и с теми, кого любим издалека.
Она не была красавицей. Я пришла к такому выводу, как только увидела, как она собирает губы бантиком вокруг жесткой красной соломинки. Но ей, с ее острым носом, личиком в форме орешка, на котором из-под пудры проступали веснушки (как зерна ванили в сливках), удавалось создавать видимость красоты. Обычная белая девочка, которая научилась вести себя как красотка. Сидела она как русалочка, подобрав под себя ноги, а в голос подпускала деликатного звона, который то и дело рассыпался смешком – так колокольчики, висевшие у моей бабушки на крыльце, то и дело принимались звенеть на ветру. И браслет с подвесками тоже рассыпался солнечными зайчиками, когда все эти сердечки, книжечки и якорьки вспыхивали на солнце, а на груди мерцало одно серебряное кольцо, как обруч акробата. И все время, болтая с подружкой, она барабанила по стопке учебников ластиком с кисточкой на конце.
– Белая в темно-синий горошек, а топ темно-синий в белый горошек.
– Звучит очень мило, солнышко.
– Уж надеюсь, денег-то сколько отдали.
Она оказалась не такой, как я думала и надеялась. Я представляла себе симпатичную пустоголовую жеманницу, а не умную девушку, мечтающую о чем-то большем, чем жизнь в нашем Сансете. Подслушивая их беседу, я узнала, что Аннабель изучает в университете химию, пестуя головокружительную мечту о том, что женщина в 1953 году может стать ученым. Вот о чем она рассказывала, пока подружка, играя с соломинкой, пыталась увлечь ее темами поглупее: о занятиях химией, о том, что преподаватели над ней смеются, отец не одобряет, а сокурсники притесняют. Она говорила обо всем этом с юмором, но круги под глазами, которые не могла скрыть пудра, выдавали ее усталость.
