Утомленный обширностью и безжизненностью взоръ путника нѣсколько отдыхаетъ, когда съ высоко лежащей Аксайской станицы обозрѣваетъ онъ сліяніе Аксая съ Дономъ, пятна воды, образованныя затонами, узкою полосою стелющуюся дамбу, да невысокій гребень батайскихъ высотъ, убѣгающихъ къ востоку. Томительное чувство одиночества еще болѣе охватываетъ душу путешественника при внѣшней обстановкѣ, не зависящей уже отъ мѣстности, когда, подъ вліяніемъ палящаго зноя, достигающаго нерѣдко 40°, охваченный взрывомъ ослѣпляющаго пыльнымъ ураганомъ сѣверо-восточнаго вѣтра или непроницаемой югой, онъ невольно обращается къ какъ бы уснувшимъ станицамъ, къ широкой, вяло текущей рѣкѣ, къ пологимъ, не одушевленнымъ ни трудомъ, ни дѣятельностью человѣка равнинамъ.
(Это написано въ началѣ 1860-хъ годовъ).
Бываетъ однако же время, когда страна эта особено оживляется, когда она поражаетъ наблюдателя громадностію содержанія ландшафта: это — время весенняго разлива Дона, когда, выходя изъ береговъ, онъ. какъ бы вступая въ права первобытной рѣки, заливаетъ необозримую, низменную окрестность, когда погруженная господствовавшая недавно суша выставляется только въ видѣ небольшихъ острововъ изъ овладѣвшей ею водной стихіи, по которой во всѣхъ направленіяхъ носятся парусныя суда. Но картина эта принадлежитъ только веснѣ, и вскорѣ мало по малу суша, со всею ея безжизненностью, смѣняетъ оживившую на время окрестность воду, и страна принимаетъ снова обычный, пустынный видъ.
Для художника, глубоко преданнаго своему искусству, въ прозрачной здѣшней атмосферѣ представляется много случаевъ спокойно изучать различныя смѣны тѣней, освѣщенія, волшебной игры воздушной перспективы; но для путешественника, истомленнаго неожиданными препятствіями сухого пути, самыя живописныя здѣшнія мѣстности не представляютъ того оживительнаго удовлетворенія, какое привыкъ ощущать онъ па только что покинутыхъ имъ берегахъ раздольной Волги, въ высокихъ скалахъ тѣснящагося Донца, или картиннаго, широкаго, серебристаго Днѣпра, на всемъ протяженіи его отъ Межигорья до впаденія Росси.
Озирая печальный, тусклый видъ Дона, съ его обнаженными, пустынными закраинами и равнинами, невольно задаешь себѣ вопросъ: не въ этихъ ли географическихъ условіяхъ причина того предпочтенія, какое оказывали здѣшнимъ мѣстностямъ не знавшіе осѣдлости, не терпѣвшіе сближенія, жившіе особняками народы глубокой древности? Не подъ вліяніемъ ли этихъ условій сложилась и поддерживается здѣсь донынѣ кочевая жизнь, неестественная въ Европѣ, и сохраняется еще замѣтно нѣкоторая наклонность къ замкнутости въ нынѣшнемъ осѣдломъ населеніи, не смотря на громадные задатки въ его нравственныхъ и физическихъ силахъ, въ его общественныхъ учрежденіяхъ— для самой полной общественной жизни?
