— Иначе нельзя, Витька. Вначале может быть и скучно, но необходимо. Я вот себе планчик нарисовал, где что расположено. Сделай себе, легче все запомнится.
— Вот еще. И так запомню. А как ваш кэп?
— О, мировой. А ваш?
— Я его мельком всего и видел. Кажется, ничего особенного не представляет. Какой-то он штатский. Пришел вчера на борт — пальтишко серое, шляпчонка, ботинки остроносые. Морского вида нет, вот только борода… Думали, капитан нас соберет, а он и не подумал. Видно, не очень интересуется курсантами.
— Ну, наш не такой. Сразу всех собрал, побеседовал, рассказал, что к чему. Моряк настоящий.
— Значит, тебе повезло, — беспечно рассмеялся Тронев, — а мне нет. Ничего, как-нибудь переживем. Вот, боюсь, учениями замучают. Скорее бы уж в плавание. Буфетчица у нас — сила. Видел?
— Видел, — равнодушно отозвался Роганов. — Тебе-то что? Кажется, вы на берегу кого-то оставили, сеньор? Ее зовут Люка, если не ошибаюсь?
— Одно другому не мешает, — нахмурился Тронев. — Ведь кто-то должен скрашивать однообразие плавания. Иначе с тоски подохнешь.
— Ты уверен, что именно для тебя приготовлен этот счастливый удел?
— Посмотрим. Как поживает Марина?
— Спасибо. Живет. Вероятно, завтра уйдем на острова. Там встанем на якорь, и две недели нас будут гонять по реям и мачтам. Бедные капитаны должны любоваться нашими задами, пока мы не научимся убирать и ставить паруса. Освоим, тогда — в море.
— Слыхал. С Дерхольма в город не приедешь. Далеко.
На баке пробили четыре двойных удара. Наступил полдень.
— Ладно, Витек, еще увидимся. Надо идти принимать пищу. Наши троглодиты уже гремят посудой. Салют! Заходи.
— Обязательно. Говорят, что мы, как Аяксы, будем вместе. Привет Марине. Будь.
Тронев перепрыгнул на свое судно.
В дверь каюты постучали.
— Да, да, входите! — Шведов обернулся.
На пороге стоял высокий худой человек в засаленной белой куртке.
— Прошу обедать, Анатолий Иванович.
Шведов брезгливо посмотрел на буфетчика.
— Слушайте, Парамонов, сколько раз я вам говорил, чтобы вы переодевались к столу, почему вы…
— Сейчас переоденусь, — послушно сказал буфетчик и закрыл дверь.
Григорий Алексеевич Парамонов пришел на «Алтаир» год назад. Раньше он никогда не плавал, попал на судно по распоряжению начальника училища без согласия капитана, по «блату», как говорил Шведов, за «кормой» имел какую-то историю, связанную «с бабой»; капитан что-то слышал, но деталями не интересовался. Он сразу невзлюбил Парамонова. За то, что он ставленник начальства. Кроме того, Шведов хотел, чтоб буфетчицей на судне была женщина. Его раздражали длинный нос Парамонова, виноватые глаза, вечно грязная куртка и неловкость. Парамонов часто ронял посуду, в качку двигался неуверенно, работу знал плохо, хотя и очень старался. Парамонов абсолютно не пил, и это вызывало подозрение капитана.
