Перед тем как лечь спать, я пошел в туалет, чтобы почистить зубы и отлить. Услышав голоса родителей (у их ванной с моей общая вентиляция), я уселся на унитаз.
– Я не представляю, как мы это осилим, – сказал папа. – У меня на носу калифорнийский проект, а после него нужно сразу приступать к работе в Арканзасе, если нам все подтвердят. Ты тоже работаешь сверхурочно. И все равно у нас не получается…
Мама вздохнула.
– Знаю. Знаю. Мне просто невыносимо от того, что я здесь, а не там.
– Понимаю, милая.
Папа пробормотал что-то так тихо, что я не смог разобрать.
– Плохо. Маму говорит, осталось недолго. Он почти все время спит, а когда просыпается, не успевает даже поесть.
Значит, они снова говорили о Бабу.
Потом я опять не смог разобрать ни слова, но услышал, что мама плачет.
Это был самый душераздирающий звук во Вселенной.
Я оторвал кусок туалетной бумаги, чтобы вытереть слезы, и случайно задел бачок.
Пришлось нажать на смыв, чтобы не выдать себя, но теперь из-за шума воды я вообще ничего не слышал.
Когда он наконец утих, то между собственными всхлипами я разобрал мамино:
– …детям рано или поздно.
– Завтра, – сказал папа. – Дай я сначала позвоню своим.
Больше я ничего не слышал. То ли родители дальше разговаривали шепотом, то ли ушли из ванной.
Я сполоснул руки, сделал пару глубоких вдохов и отправился в кровать.
Но заснуть все равно не смог.
Когда на следующий день я вернулся с тренировки, Лале сидела за кухонным столом, пила чай и читала огромную книгу в мягкой обложке. Щеки у нее наконец порозовели, и при виде меня она даже оживилась.
– Привет!
– Привет, Лале. – Я наклонился, чтобы поцеловать ее. – Тебе лучше?
– Ага.
– Что читаешь?
– «Дюну».
– Ничего себе. – Я моргнул. – И как тебе?
Лале пожала плечами.
– Нудятина.
– Понятно.
Я подошел к чайнику и налил себе чай.
С тех пор как мы вернулись из Ирана, Лале завела привычку сама заваривать чай, если меня не было дома.
Она всегда пила персидский – черный, щедро сдобренный кардамоном. Он словно переносил нас в Иран, к Маму и Бабу (когда тот уже болел, но опухоль еще не приковала его к постели). В их доме на плите всегда стоял чайник.
Я сглотнул комок в горле.
– Вкусно получилось. Спасибо.
Не отрывая глаз от книги, Лале спросила:
– Кардамона не слишком много?
– В самый раз.
Она кивнула и продолжила читать.
Я хотел посидеть с ней немного, но Лале всем видом показывала, что хочет остаться одна.
Болезнь отступила, но что-то с Лале было не так. Что-то, о чем она не говорила вслух.
