В 1990-е годы в Германии ходил слух (se non è vero, è ben trovato), что Горбачев после своей отставки приехал в Берлин и решил нанести внезапный визит бывшему канцлеру Вилли Брандту. Однако когда он (вместе со своей охраной) подошел к дому Брандта и позвонил в дверь, Брандт отказался встретиться с ним. Позже он объяснил своему другу причину: он так и не простил Горбачева за то, что тот допустил развал коммунистического блока. Не то чтобы Брандт тайно верил в советский коммунизм, просто он прекрасно понимал, что крах коммунистического блока повлечет за собой исчезновение западноевропейского социал-демократического государства всеобщего благоденствия. Иными словами, Брандт знал, что капиталистическая система готова идти на значительные уступки рабочим и малоимущим только под угрозой крайне опасной альтернативы – иного способа производства, сулящего рабочим более широкие права. Чтобы сохранять свою легитимность, капитализм должен демонстрировать, что он лучше для всех, в том числе для рабочих и бедных, но как только альтернатива пропадает, он может свободно демонтировать социальное государство.
Однако, с точки зрения Дарендорфа, данную проблему лучше всего объясняет тот простой факт, что болезненный переход через «долину слез» длится дольше, чем типичный период между (демократическими) выборами, из-за чего возникает большой соблазн отложить трудные перемены ради краткосрочных избирательных выгод. По его мнению, парадигматической констелляцией здесь выступает разочарование широкого ряда посткоммунистических стран в экономических результатах нового демократического порядка. В славные дни 1989 года они отождествляли демократию с изобилием западных обществ потребления; по прошествии же десяти лет, когда изобилие так и не наступило, они обвинили в этом саму демократию. К сожалению, Дарендорф почти не касается противоположного соблазна: если большинство противится насущным структурным переменам в экономике, то разве не логично будет, если примерно на десятилетие власть возьмет в свои руки (пусть и недемократическим путем) просвещенная элита, которая навяжет необходимые меры и тем самым заложит основы для действительно устойчивой демократии? Размышляя в таком ключе, Фарид Закария отмечает, что демократия может «прижиться» только в экономически развитых странах: если в развивающейся стране происходит «преждевременная демократизация», то результатом становится популизм, приводящий к экономической катастрофе и политическому деспотизму. Неудивительно, что самые успешные в экономическом плане из бывших стран третьего мира (Тайвань, Южная Корея, Чили) полностью приняли демократию только после периода авторитарного правления. И более того, разве эта логика не является самым веским аргументом в пользу авторитарного режима в Китае?
