Хотя… От официальных силовиков и проверки никакой не намечалось, потому что записи с камер подтвердили стопроцентное самоубийство. Но с нашей стороны всё-таки решили разбираться по полной. Потому что суицид для гипножабы — событие из ряда вон.
Согнали всех экспертов и аналитиков, даже штатного психолога из кадровой службы. Этот потоптался немного на мостике, с которого прыгнула женщина, спустился вниз, на платформу. Как раз к его приезду восстановили движение, делать на месте гибели было уже нечего. Тогда психолог передислоцировался в каморку начальника станции, где следователи как раз опрашивали нас со Сфинксом. Там он посидел в уголке, записал несколько строк в блокнотик и замер, уставившись на меня немигающим взглядом, словно богомол на муху.
По окончании процедуры, когда мы отправились за другой стол перекладывать всё сказанное в письменную форму — в рапорта, он незаметно исчез, так и не сказав ни слова. Я-то полагал, что по должности ему положено обсудить с нами случившееся, промыть мозги. Но под землёй о психологии, видимо, были другие представления.
— Почему он её убил? — спросил я Сфинкса, шагая по коридору.
— Ты опять? — он так же медленно шёл рядом в сторону дежурной части.
Да, действительно. Там, в кабинете у Вересаевой, я задал этот вопрос раз пять. Она даже шумнула на меня, сказав, что мешаю думать. И что не следует впадать в истерику. Не маленькие.
Я хотел ответить, что она не была там. Не видела, как жертва пришельца-инородца бьётся в агонии, как просит помощи и в последнюю секунду понимает, что помощи не будет. Не видела Елена Владимировна, как человек падает на рельсы и исчезает под махиной электропоезда. Не видела, как эксперты, отгородив часть платформы от любопытных глаз пассажиров, наспех осматривают изуродованное тело. Им надо было до приезда бригады из следственного комитета установить, где тут человек, а где размятая стальными колёсами ящерица.
Я хотел так ответить, но Сфинкс сдавил под столом мою руку так больно, что я одумался. Занялся изучением толстого ворсистого ковра с абстрактным узором. Ковёр занимал три четверти комнаты, едва вмещался между книжным шкафом у одной стены и массивной входной дверью — с другой. Безвкусный ассиметричный рисунок его пестрел кругами и неровными полосами всех цветов радуги. Нечто подобное я уже видел, но сейчас настроения не было вспоминать, где и когда. Очень некрасивый ковёр, совершенно неуместный в строгой обстановке рабочего кабинета.
