— Рунгжоб, стой! — мой строгий голос заставил невысокого желтокожего уборщика ещё сильнее вжать голову в плечи.
— О, Джен-сен? Вы здесь? Я не заметил!
Он старательно разыгрывал азиатский акцент, но получалось так себе. Наверное, ближе к немецкому.
— Покажи мне свой пропуск! — потребовал я.
— О, нет-нет, Джен-сен, я не ходил в город! Я только выносил мусор!
— Если бы ты выносил мусор, то проходил бы мимо меня на выход. А ты даже не знал, что я сегодня на дежурстве. Серго совсем вас распустил!
Рунгжоб издал длинную переливистую трель, в которой сквозили сердитые нотки. Я растянул ехидную улыбку.
— Ты же знаешь, я не понимаю на вашем. Но запомнил фразу и обязательно посмотрю в словаре. Если это оскорбление, я не поленюсь и запрошу миграционную службу, все ли твои документы…
Тут я осёкся, потому что лицо уборщика стало ещё более жёлтым, а шрамы, плавно спускавшиеся от ушей к подбородку по линии скул, окрасились алым и затрепетали. Рунгжоб совсем недавно обосновался на Баррикадной, ещё не заработал достаточно денег на визит к косметологу. Большинство его земляков делают так, получая возможность отращивать бороду, а не маскировать свои жабры примитивными способами, больше привлекающими внимание, чем прикрывающими дефект.
Кенаров в московском метро живет довольно много. Сотни четыре или даже пять. Одни убывают, другие возвращаются, занимаются самой разной мелкой работой. У наших путешественников разные условия обитания, разная атмосфера и разные потребности. Не всегда обеспечить могут люди своими силами. Поэтому приходится прибегать к помощи такого же экзотического наёмного персонала.
Кенары из числа таких гастарбайтеров. Существа крайне неприхотливые, способные работать без вреда для здоровья в самых тяжёлых условиях. Обычно прилежные и исполнительные, но не без проблем с дисциплиной. Поэтому выход в город без письменного разрешения им запрещён. По условиям контракта им предоставляются общежития на кольцевой линии или персональные комнаты на станции приписки — за машинным залом. А экскурсии по выходным организуют централизованно.
Мимика уборщика оказалась для меня неожиданной. В его эмоциях больше не было ни капли агрессии, но не в этом дело. Жабры они обычно приоткрывают в знак почтения к старшим, а смирение и покорность, которых я добивался, проявляются иными движениями.
— Вам не кажется, Евгений, что это перебор? — раздался за спиной тихий голос.
Ах, ну разумеется.
— Доброе утро, Виктор Петрович! — ответил я, не оборачиваясь.
