В общаге было холодно и грязно. В комнате стояли обычная и двухъярусная кровати, кроме них были втиснуты два стола — письменный и крошечный обеденный — и несколько полок с книгами. Пахло постиранным бельём, сушившимся тут же, в отделённом шторами крошечном «предбаннике», на натянутых между встроенными шкафчиками верёвками. Одна из Маргошкиных соседок бросила на него оценивающий взгляд: красив, ухожен, фирменные джинсы, дорогая кожаная куртка на тонком меху — очевидный диссонанс с окружающим интерьером.
Пока племянница заваривала чай, он вышел помыть руки. В туалетных кабинках не оказалось дверей, а из разбитого окна сильно дуло. В умывальнике кто-то расставил тазы и устроил постирушку, добавляя горячую воду из принесённых с общественной кухни чайника и кастрюли. Убогая общага сильно уступала не только казарме военного института, но и провинциальному детскому дому, где Лёнька провёл тот долгий год, когда мама Софа лечилась от подхваченного в «шанхайке» костного туберкулёза.
Он вернулся и, прежде чем постучать в приоткрытую дверь, остановился, прислушиваясь к голосам за ней.
— Это твой парень или спонсор? — поинтересовалась любопытная соседка.
— Это мой родной дядя, — укоризненно ответила Маргоша с упором на слове «родной».
По старенькому телевизору крутили какой-то национально-патриотический концерт.
— Я козачка твоя, я дружина твоя, пане полковнику мій синьоокий[6], — надрывалась певица не первой свежести, видимо, пытаясь объяснить пьяному до беспамятства казаку, кто она такая и чего к нему пристала.
Певицу сменил похожий на черноусого таракана певец и начал допытываться у аудитории:
— Хіба ми не орли[7]?!
— Пойдём прогуляемся, — предложил Лёнька, подхватывая свой рюкзак.
Маргоша не стала спорить, молча накинула куртку и последовала за ним.
Поблизости нашлось неплохое кафе с атмосферной, сколоченной из тяжёлых досок, мебелью и большим электрическим камином. Лёня изучил меню и заказал для Маргоши говяжий стейк и коньяк, а для себя вегетарианское блюдо и колу.
— Ты что, кашрут стал соблюдать? — съехидничала племянница.
Лёнька рассмеялся и начал рассказывать о Ливии, где работал четвёртый год, особо останавливаясь на особенностях ливийской кухни. Маргоша внимательно слушала, кутаясь в куртку, хотя в кафе было достаточно тепло. Он глянул на неё повнимательнее и всё понял. Под старой верхней одеждой была поддета совершенно заношенная кофточка.
— Сходи в туалет, переоденься, — Лёнька достал из рюкзака синий свитер с высоким воротом, который мог сойти как за мужской, так и за женский. К своему гардеробу он относился предельно утилитарно: понравившуюся вещь покупал в нескольких экземплярах, мог за один раз приобрести десяток одинаковых рубашек и пар брюк, не говоря уже о белье или носках, чтобы не забивать себе голову, что надевать или как комбинировать предметы туалета.
