— Это правильно, — покачала головой я. — Если регулярно не наушничать руководству, то иначе как карьеру строить, да, Мария Олеговна?
Машенька возмущенно фыркнула и ретировалась, гневно цокая каблучками.
— Зря ты с ней так, — упрекнул Севка, задумчиво глядя ей вслед, — Это тебе не Щука, эта рыбка всяко пожирнее будет.
— Ничего, перетопчемся, — беспечно отмахнулась я.
— Ой, зря ты так, ой, зря… — вздохнул Севка, — Смотри, Лидка, как нажалуется Аркадьевичу, мигом тебя с Олимпа на землю сбросят. Будешь опять от Щуки поджопники получать.
— Посмотрим, — задумчиво кивнула я.
Севка как в воду глядел.
Только-только я вернулась с ремонтного цеха, еще даже подписанные акты подшить не успела, как вбежала запыхавшаяся Аллочка:
— Тебя там… Иван Аркадьевич вызывает, — выдала она, и добавила. — Ругается.
Я педантично закончила подшивать акты.
— Да что ты копаешься?! — заволновалась Аллочка, — Он злой. Сильно злой.
Я пожала плечами и поместила папку на место, в шкаф.
— Что ты уже там натворила? — не унималась Аллочка, заглядывая мне в лицо.
–– Не уважила Машеньку, — ответила я, и Аллочка нахмурилась. — Общалась без должного почтения, ну и так, по мелочи.
— Это она, да?
— Точно не знаю, но минут десять назад она прилюдно обещала, что я пожалею, — ответила я и вышла в коридор. В спину мне доносилось возмущенное сопение Аллочки.
Знакомый прокуренный кабинет… В воздухе напряжение аж потрескивает.
Иван Аркадьевич сидел хмурый, рядом примостилась Машенька. Глаза ее торжествующе сверкнули, с предвкушением.
Она с таким неприкрытым злорадством посмотрела на меня, что захотелось ее пнуть.
Так, Ира, возьми себя в руки!
Черт, впервые за эти дни я назвала себя не Лидой, а Ирой.
Надо будет это обдумать.
Но потом, всё потом…
Тем временем хозяин кабинета, чуть нахмурившись, сказал:
— Лидия Степановна, а почему вы стали так прохладно относиться к работе? Говорят, вы теперь себя на особом положении считаете, и работа для вас больше не в приоритете? Это правда?
— Грязные наветы завистников, — решительно отвергла злобные инсинуации я и, с кривоватой усмешкой поддала сарказма. — Нет более преданного работника в депо «Монорельс», чем Лидия Горшкова!
Лицо Ивана Аркадьевича передернулось, не любил он ехидства, ой, не любил.
— Мне казалось, вы давно уже в этом убедились, Иван Аркадьевич, — сказала я очень тихо, но он аж поперхнулся заготовленной речью. — И что доказывать мне ничего не надо. А если что-то в вашем отношении изменилось — то я обратно не просилась. Могу теперь пойти в школу работать, или в газету. Мне не принципиально.
