— В смысле забирай? — явно струхнула Олечка и заискивающе добавила. — Я не могу.
— А мне фиолетово, — пожала плечами я, — твой ребенок, ты и занимайся.
— Но у меня гастроли! — тряхнула волосами Олечка, и ресницы ее взволнованно затрепетали. — Месяц по области, а потом две недели в соседней. И вообще, я живу в искусстве, а это — ночные концерты и спектакли, мне некогда ребенком заниматься!
— Это твои проблемы, — не повелась я.
— Лида, ну, забери, — заныла демоническая Олечка, — у тебя своих детей нет, да и старая ты уже рожать, пустоцветом зря живешь, а так хоть Светлана будет. Это же хорошо, когда есть дети.
— Братика Валеру попроси, пусть заберет, — не поддалась на манипуляцию я, — и мамашку свою.
— Мать эгоистка, — скривилась Ольга, вытащила папиросу и прикурила, с четвертой попытки. — А Валерка идиот.
— Так что, органы опеки вызывать? — поинтересовалась я, равнодушно.
— Нет! — всплеснула руками Олечка, — не надо! Прошу тебя!
— Так сама забирай, — вернулась на второй круг я. — При живых родителях ребенок — сирота.
— Лидочка, дорогая, — вдруг заюлила демоническая женщина, — я же к тебе всегда хорошо относилась…
— Угу, например, квартиру разнесла и на кухне нагадила, — согласно кивнула я и переспросила, — так тебе лучше ее сюда привести?
— Лида! — демоническая Олечка упала на колени, заламывая руки, и безудержно горько разрыдалась, с надрывом, — Лида, ты — ничего не понимаешь… Есть много людей, которые лгут из жалости к ближнему… я — знаю! Красиво, вдохновенно, возбуждающе лгут!.. Я — знаю ложь! Кто слаб душой… и кто живет чужими соками — тем ложь нужна… одних она поддерживает, другие — прикрываются ею… А кто — сам себе хозяин… кто независим и не жрет чужого — зачем тому ложь? Забери Светлану!
— Это что-то из Островского? — глубокомысленно предположила я.
— Из Горького, монолог Сатина, пьеса «На дне», деревня, — вытерла крокодильи слезы Олечка и жадно затянулась сигаретой.
Я взялась за дверную ручку:
— Никуда не уходи, а то тут оставлю, будешь потом с милицией сама разбираться.
— Лида! — предприняла последнюю попытку любящая родительница, — послушай! Оставь ее у себя, умоляю! Я заплачу. И претендовать не буду. Никогда в жизни!
Вот это уже более конструктивный разговор.
— Не интересует! — отрезала я и уточнила. — Да и что там у тебя есть, рублей десять, небось? Как раз носочки с помпончиками новые ребенку купишь.
— Есть! — возбужденным шепотом поделилась Олечка, глаза ее при этом горели почти инфернальным блеском. — Дам сто… нет, двести рублей!
