Это был последний наш разговор. Потому что ночью Валеев умер.
Вот так.
Мне дали три положенных дня на работе, остальное я помню плохо: всё как в тумане. Не хочу говорить об этом. Больно.
Пропустим этот кусок жизни…
А через три дня я вышла на работу. Меня особо не трогали, косились только. Но мне было все равно на них. Уйду к чёртовой матери! Союз большой, работу найду, мы со Светкой не пропадем. И Римма Марковна, куда же без нее. Она за эти дни сильно сдала. Плакала украдкой, но меня и Светку подбадривала, как могла. Хорошая она. Вредная, но хорошая. Настоящая.
— Лида, — в копировальном вдруг стало тихо.
Я подняла голову. Рядом стоял Иван Аркадьевич. Он немного постарел, осунулся, но держался бодрячком.
— Пойдем ко мне, — сказал он, — поговорим.
Я кивнула, и мы пошли.
Мы шли по коридору молча. Коллеги только косились.
В кабинете, в знакомом полуподвальчике, как обычно было накурено, куча бумаг в хаотическом состоянии, чашки вперемешку с пепельницами — всё, как всегда.
— Как ты? — просто спросил он и я, наконец, разрыдалась. Все эти дни держалась, ради Светки, ради Риммы Марковны, а тут как плотину прорвало.
— Ах, ты ж беда какая, — засуетился Иван Аркадьевич и протянул мне носовой платок.
— Я рада, что вас выпустили, — всхлипнула я.
— Да, выпустили, — усмехнулся Иван Аркадьевич. — Папки нашли. И там оказалось, что ничего такого и не было. Вот и выпустили.
Я пожала плечами и заметила с деланным равнодушием:
— Странные люди, и стоило из-за такой ерунды такую бучу поднимать?
— Согласен, — подмигнул мне Иван Аркадьевич.
Больше мы к этой теме не возвращались.
На работе все опять стало рутинно. Где-то пропала Машенька. Ходили слухи, что перевели ее куда-то «наверх». Щука ходила вся как пыльным мешком прибитая, Лактюшкина заискивающе улыбалась. Иван Аркадьевич взял с меня обещание, что я экстерном сдам экзамены сразу за год в институте, а через пару месяцев — еще за год.
Я пообещала попробовать. Иван Аркадьевич погрозил мне пальцем и велел не выпендриваться и сдавать всё экстерном. Обещал похлопотать.
А потом меня повысили. Я заняла место Щуки. Пока и.о. — но хоть так.
И опять началась ежедневная рутина.
И вот я опять шла по улице. Дежавю. Воздух подернулся сизоватой дымкой. И опять этот пепельный туман вызывал тревогу. Какое-то нехорошее предчувствие ледяной рукой сжимало сердце. Сегодня сорок дней, как не стало Валеева. Так тяжело. Не хочу об этом говорить. Даже не думала, что этот, по сути, чужой мне, посторонний человек, оставит такой след в моей душе.
