– Не хочу, – он морщится, как капризный ребенок.
– Хоть ногами пошевели.
– Зачем? – Бахти скребет землю подошвами кроссовок.
– Ну, слава богу.
Хуршед отходит подальше от забора:
– Алло, Наим?
Наим, хуим. Я осторожно беру Бахти за руки и тяну на себя.
– Не надо, болно, – его губы медленно вспухают, темнеют, истекают соком, как треснувшая черешня. – Посмотри, зубы шатаются?
– Не плачь, детка, мы тебе золотые вставим. – Я сую ему палец в рот, вроде не шатаются. Надеюсь, челюсть не сломана, как ему тогда невесту целовать? Или они на своих свадьбах не целуются?
– Саша-джон, мне дышат болно.
– Давай я тебе скорую вызову.
– Не надо! – Он перекатывается на бок. – Не надо, я дома Точикистон пойду. Паспорт нерусский.
– Дурак, они всех обязаны брать.
– Не надо. – Бахти пытается улыбнуться, у него выходит не очень. Правая бровь рассечена, глазками теперь не постреляешь. – Эт хуйня. Мне два год назад солдат из поезд выкинул, сотрясение мозга.
По траве проплывает полоска света. Хуршед первый понимает, что случилось, и бежит через поле, размахивая телефоном.
– Стоять! – серая фигура срывается за ним.
Второй мент садится на корточки рядом с Бахти:
– Ты пострадавший?
Бахти щурится, прикрываясь ладонью:
– Нет.
– Документы есть?
Мент переворачивает Бахти лицом вниз и шарит у себя в районе жопы, где висят наручники.
Я откашливаюсь:
– Не надо, у него, наверное, ребра сломаны.
Мент поднимает удивленные глаза. Щелк!
– Саша-джон, мне болно, скажи ему.
– Че ты там лепечешь, баран? – мент выпрямляется и поддевает его носком ботинка.
– Не трогайте его, ребро может легкое проткнуть. Или печень.
– Может, может. – Мент чешет бритую щеку. – Он вообще откуда?
– Из Таджикистана.
– Ну, понятно, – отвечает мент. – У преступности есть лицо. И это лицо – таджикской национальности.
Его напарник возвращается, тяжело дыша:
– Быстро бегает, сука… Короче, второй подозреваемый скрылся.
– Ну и заебись, – отвечает наш. – Ты тут посторожи чурку, я с молодым человеком поговорю.
Он деликатно берет меня под локоть и отводит на несколько шагов в сторону. Где-то в районе солнечного сплетения появляется приятное чувство страха.
* * *
Восьмера катится непривычно тихо, Наим курит и стряхивает пепел в окно:
– Эт хуйня. Я, когда на пятерк ездил, падрэзл ментовск тачку. Ани в бардюр заехли. Из мащины витащили, отпиздили нахуй, дэвть тысч атабрали. Все щт с собой было.
Бахти косится на меня:
– Саша, ты сколько дал?
– Не помню.
На самом деле, конечно, помню. Две тысячи восемьсот пятьдесят рублей. Столько стоит один таджик.
