Вот Влад со своей новой красоткой нордического типа — нет, потому что он, и правда, как в той песне «гелем вылизанный, кремом вымазанный».[1]
А мы бы с Максом оторвались еще как, потому что у него расправленный огонь по венам.
— А можно мы уже отбудем повинность и вернемся к делам? — явление генерального подобно манне небесной, и я не замечаю, как озвучиваю мысли вслух. Присутствующие застывают в немой картине, а я выдаю фальшивое «ой, простите, не хотела».
Директор сообщает, что меня переводят в отдел к Владу и его пассии, и на меня устремляются три пары испуганных глаз: ждут, разорвется или нет граната с выдернутой чекой. Я безразлично передергиваю плечами и ровным тоном уточняю вопросы подчинения — что ж, шефу хотя бы хватило такта на то, чтобы оставить моим непосредственным руководителем Андрея Николаевича. Генеральный с облегчением распрямляет сжатые в кулаки пальцы, его побелевшие костяшки постепенно обретают естественный цвет. Влад носком туфли ковыряет ворс дорогого итальянского ковра, а вот в темно-зеленых глазах его спутницы плещется неприкрытое разочарование. Каюсь, ее постная физиономия даже доставляет мне некоторое подобие удовлетворения.
— Если вы ждали от меня истерики — ее не будет. Заявления об увольнении так же, — театрально объявляю я и наталкиваюсь на удивленные лица. Я не виню коллег за недоверие: они ведь не знают, что я под тяжелыми антидепрессантами по имени Макс.
Все формальности улажены, никто больше меня не задерживает, и я оставляю позади кабинет директора: внутри саднит, как если не до конца зажившую ранку потереть песком — неприятно, но не смертельно. Спустя пару минут меня зачем-то догоняет Влад.
— А ты отлично держишься, я и не рассчитывал, — произносит он, а я в толк не возьму, ради чего это все — потешить собственное самолюбие?
— Что ты хочешь, Влад? — спрашиваю напрямую, не видя смысла юлить.
— Помада красная, — игнорирует мой вопрос бывший, отрешенно рассуждая: — ты же говорила, что не любишь.
«А ты говорил, что никогда не оставишь», — хочется ответить мне, но я заталкиваю больное подальше, вместо него достав наружу ехидное.
— Зависит от того, для кого краситься, — прячусь за толстую броню, рисую безразличие на лице, а он с силой хватает меня за запястье.
Торопливо стряхиваю с себя его прохладные пальцы, потому что мне вдруг становится неприятно от его прикосновения, воспринимающегося чужим.
— Пожарная лестница. Бутылка шампанского. Неужели забыла? — играет в какую-то игру человек, некогда бывший близким.
