Он складывает газету и кладет ее перед собой.
— Как все прошло?
— Я арестовал ее.
Его запавшие глаза цвета каштана изучают меня, прежде чем он отвечает:
— Сынок, я понимаю, что ты расстроен из-за нее, но это было необходимо?
— Абсолютно. Она подожгла здание.
Он потирает подбородок.
— Я думаю, мы оба знаем, что ты сделал это не ради безопасности города.
— Конечно, я сделал это по этой причине. — Я качаю головой. — Хотя не могу сказать, что это не доставило мне удовольствия.
Он вздыхает.
— Прощение — смелая вещь, сынок. Человек становится самым сильным, когда не несет в себе зла.
— Мне не нужны твои мудрые слова. Я не готов зарыть топор войны.
* * *
— Господи Иисусе, папа, какого черта ты там делаешь?
Моя голова откинута назад, чтобы лучше видеть его на крыше, возившегося со спутниковой антенной. Это выглядит почти комично, когда я вижу, как его кислородный баллон следует за ним, пока он двигает тарелку под разными углами и в разных направлениях.
Он ворчит и делает глубокий вдох, прежде чем ответить:
— Чертова спутниковая тарелка опять барахлит. Я уже пропустил пятнадцать минут игры.
— И ты подумал, что залезть на крышу со своим танком — отличная идея?
Как ему удалось это провернуть, ума не приложу.
Он смотрит на меня каменным взглядом — таким же, каким он смотрит, когда я останавливаю его от физической работы, которая слишком тяжела для его тела.
— Я взрослый человек, который забирался на крыши и здания выше этого. Я способен сам все починить.
Принять свои ограничения в отношении ручного труда было для него непросто. Его здоровье ухудшается, а хроническая обструктивная болезнь легких (ХОБЛ) прогрессирует. Из-за ХОБЛ ему становится труднее выполнять повседневные задачи.
— Ты взрослый больной человек, — поправляю я его, ненавидя, что мне приходится напоминать ему об этом, и надеясь, что он не воспримет это как оскорбление. Я подхожу к его старой, ржавой лестнице, прислоненной к стене дома, и покачиваю ее, дважды проверяя, устойчива ли она хотя бы наполовину, прежде чем забраться наверх. — Позволь мне помочь тебе спуститься, а потом я посмотрю, что там.
Он топает в мою сторону, катя за собой свой танк, и спотыкается передо мной, когда я добираюсь до верха лестницы.
— Я разберусь. Перестань обращаться со мной, как с ребенком!
Я стиснул зубы.
— Нет, ты не справишься. Теперь позволь мне помочь тебе спуститься.
Он наклоняется вперед в тот самый момент, когда я тянусь к нему. Мои руки разлетаются в попытке поймать его, но это только отправляет меня вниз вместе с ним, увлекая за собой лестницу.
