По тихому дыханию Леви я догадываюсь: он мучительно над чем-то размышляет.
– Как ты думаешь, люди уже начали забывать, почему мы здесь? – спрашивает он.
Слова стекают с его губ, как капли дождя с крутой крыши. Леви часто переживает из-за того, что общину разъедают тревога и беспокойство, наши границы небезопасны, а все, что мы здесь построили, могут в одночасье разрушить осенние ветры. Я слышу, как он наклоняется вперед, опирается локтями о колени и сцепляет кисти рук. И касаюсь его плеча.
– Они всем довольны, – заверяю я любимого. – Ничего не изменилось.
Впрочем… Теперь я знаю, что Тео бродил по дороге по ту сторону границы. Он нарушил наше главное, жизненно важное правило. Но я не говорю об этом ни слова Леви, потому что внутри меня – как семя в почве – прорастает зернышко сомнения. Нечто, чего я пока не состоянии понять. Еле уловимое, неоформленное воспоминание, которое я не могу пока объяснить. И это вынуждает меня молчать. Хотя с каждой секундой оно становится для меня все более обременительным, все сильнее душит меня.
Я провожу рукой по краю дивана. Нащупываю торчащую нитку. Нужно будет заштопать эту дырку. Мы все боремся за то, чтобы не дать нашей скромной жизни в Пасторали затрещать по швам и развалиться. Нам приходится беречь то немногое, что у нас есть, продлевать вещам век: зашивать их, латать, чинить, сбивать гвоздями. Не позволять непогоде лишать нас домов, лесу – отнимать у Пасторали территорию, а у нас, пытающихся в ней уцелеть, – жизнь.
– Они притворяются, – подает голос Леви; его взгляд устремлен куда-то в сторону. Не на меня.
– Они просто напуганы, – возражаю я. – Кора на деревьях у границы снова стала трескаться.
Несколько минут Леви молчит, он явно напряженно раздумывает над моими словами. А потом наконец изрекает:
– Если мы останемся по эту сторону, если не будем выходить за периметр, с нами ничего не случится. Здесь мы в безопасности, защищены.
Да, в безопасности, защищены… Как закрытые глаза от темноты… Но если Тео заразился, гниль в считанные дни распространится по общине. А еще через несколько дней в ней не останется в живых никого. Тео сглупил, сделав то, что он сделал.
Вытянув вперед руку, я касаюсь колена любимого. Его тепло успокаивает меня, Леви тоже расслабляется от моего прикосновения.
– Люди тебе доверяют, – заверяю его я. – Ты оберегаешь их, защищаешь. Они всегда тебя слушались.
Это еще один пунктик Леви. Его постоянно мучит страх сродни паранойе: Леви боится, что люди не доверяют ему так, как доверяли Куперу. Он опасается, что однажды они взбунтуются и решат, что он не годится на роль лидера. Купера люди любили; именно за ним они много лет назад последовали в этот лес, увлеченные посулом другой жизни. Купер обустроил это поселение, обеспечил людям защиту, и они ценили его за это. А Леви стал главой общины не потому, что заслужил их доверие и преданность, а потому что его определил на эту роль Купер. Для многих обитателей Пасторали веры Купера в Леви оказалось достаточно. А вот сам Леви до сих пор ощущает бремя той роли, которой его наделили. Он постоянно ведет внутреннюю борьбу со своей нерешимостью. С неверием в собственные силы. Я частенько задаюсь вопросом: неужели это власть сотворяет такое с человеком? Разрушает его медленно, но неуклонно с течением времени? Изводит сомнениями и в итоге делает робким и подозрительным?
