Средняя батарея стояла на открытом месте и старалась сбить выстрелами неприятельские пушки, прятавшиеся за бруствером в амбразурах. Тем же занималась батарея на левом фланге, поставленная близ крутого буерака с густым лесом на дне. Этот лес уходил в сторону ретраншемента, к правому флангу неприятеля. Если бы поляки вздумали устроить вылазку, то смогли бы без труда, скрываясь за деревьями, подобраться к самой батарее и завладеть всеми пушками. Взглянув друг на друга, Чесменский и Тучков поняли, что им в голову пришла одна и та же мысль, и поскакали на правый фланг – доложить Кноррингу об опасности.
– Лес?
Генерал посмотрел влево, но леса, конечно же, не увидел. Зато ему на глаза попался подполковник Сакен, шедший мимо с батальоном егерей. Кнорринг послал своего адъютанта, чтобы тот подозвал к нему Сакена.
– Потите, закройте фланг лефой нашей батареи.
Сакен молча кивнул (он говорил по-русски еще хуже Кнорринга) и ускорил шаг. Батальон скрылся из глаз.
Батареи продолжали обстрел; Тучков скользил взглядом по ретраншементу. Что это? Поляки вынули одну пушку из амбразуры и стали ее разворачивать… И вторую…
– Они отступают! Ваше превосходительство, они отступают!
Кнорринг смотрел в подзорную трубу и жевал губами; он не знал, чему приписать сей маневр, а природная осторожность предостерегала его от принятия поспешных решений.
– Ваше превосходительство, – взмолился Чесменский, – позвольте мне взять мой драгунский полк и не дать неприятелю время увезти пушки в город!
– И мне – дозвольте мне пойти с ними! – присоединил свой голос Тучков.
– Если фам непременно хочется участфофать в сем деле, – с неохотой вымолвил Кнорринг, – фосмить две надежны пушки фашей роты и путьте там, где я путу находиться.
Большего и не требовалось: Тучков и Чесменский во весь дух поскакали назад, к резерву.
Лошади, тащившие легкие пушки, поспевали за драгунами, но Тучков остановил их рядом с Кноррингом, а Чесменский поскакал прямо на ретраншемент. Перед валом был довольно глубокий и широкий ров; перемахнуть его верхом не представлялось возможным, и барон велел своим драгунам спешиться, примкнуть штыки и идти на приступ. И в этот миг завизжала картечь. Польские пушки снова были в амбразурах – когда они успели? Но почему же… Впрочем, раздумывать об этом было некогда; Чесменский поскорей увел своих людей из-под огня. Как только он это сделал, Кнорринг отдал приказ пехоте идти на штурм.
Солнце миновало зенит и повисло прямо над ретраншементом, слепя глаза. Было три часа пополудни; сражение не прекращалось с самого утра, и защитники укреплений, находившиеся там без пищи и воды, начинали ослабевать. Однако дрались они отчаянно. Средняя колонна русской пехоты первой ворвалась на вал и обильно полила его своей кровью. Но на месте убитых сразу вырастали живые. Бросив свои пушки, Тучков примкнул к правой колонне и вместе с ней преодолел ров, вскарабкался на вал, перебрался за бруствер. Повсюду валялись израненные тела; уцелевшие поляки, построившись в колонну, поспешно отступали в сторону Вильны. Русские не стали их преследовать, увидев восемь брошенных орудий. Тучков вернулся к Кноррингу.
