* * *
С башни Лидского замка раздались хриплые звуки горна: тàтата-тарата-тà-таратàта-тарата – боевая тревога. Подхватив полы сутаны, ректор Флориан Крушевский поспешил к дому бургомистра, рядом с которым собиралась порядковая комиссия. По улицам бежали люди, спеша укрыться в своих домах; женщины причитали и громко сзывали детей. Не так давно прошел ливень; Крушевский оскальзывался на мокрых булыжниках и один раз сильно подвернул ногу, наступив в выбоину на мостовой. Когда он, ругаясь, добрался до места, то обнаружил, что там никого нет: все комиссары разбежались, секретарь даже не захватил с собой бумаги.
Ухнула пушка, и ректор невольно втянул голову в плечи. Та-татà-татà-тарàта-та-татà-татà-тарàта-та! Кавалерийская атака. Крушевский побежал к замку, запыхавшись, поднялся по винтовой лестнице на башню, где уже никого не было, и осторожно выглянул в окошечко, прижимая рукой сердце, выпрыгивавшее из груди. Сотня польских конников рубилась с казаками на противоположном берегу реки Каменки. Снова грохот пушечного выстрела; ректор перекрестился и прошептал короткую молитву. У него за спиной, со стороны города, зазвонили в набат: видно, где-то начался пожар. В это же время справа, вдалеке, послышалось неровное арпеджио горна: сигнал к отступлению. Метнувшись к другой бойнице, Крушевский успел увидеть, как ротмистр Сципион уводит свой отряд в сторону Мыта… Ректор спустился с башни на дрожащих ногах, цепляясь за стены, и побрёл домой.
Русские ворвались в город в седьмом часу вечера; по улицам зацокали копыта. В двери стучали рукоятками нагаек – казаки и драгуны располагались на постой. К Крушевскому явились двое бородачей с унтер-офицером и отвели его в кармелитский монастырь. Монахи в черных рясах с белыми плащами сбились сорочьей стайкой во дворе. Пришел русский офицер и объявил, что на город наложена контрибуция: евреи должны выплатить двести злотых, а ксендзы – сто. Приор ответил ему, что деньги в монастыре где-то были, но где – ему самому неведомо. Его тотчас схватили и увели; солдаты побежали в кельи, трапезную, ризницу, кладовые, перевернули там всё вверх дном; вещи выносили и складывали во дворе, а то и выбрасывали из окон. Крушевского же повели к старосте Москалевичу, чтобы допросить их о том, куда ушли отряды повстанцев, насколько они велики и кто их командир. В доме старосты тоже хозяйничали солдаты. Старостиха прижала к груди какой-то куль и пустилась наутек через двор; ее нагнал драгун, махнул саблей, отсек руку; куль упал наземь и запищал – то был младенец…
