При виде Огинского Вавжецкий приветливо улыбнулся и вышел ему навстречу: земляки должны держаться вместе. Граф Михал изложил ему свои опасения в самых сдержанных выражениях, чтобы не выглядеть паникёром: его предупредили достойные доверия люди, что партия якобинцев готовит бунт с целью низвержения короля и истребления всех приближенных ко двору. Последствия подобного кровопролития были бы губительны для Варшавы и для Польши, его необходимо предотвратить. С другой стороны, как ни прискорбно, становится очевидно, что Варшаве вряд ли выстоять под напором наступающих войск неприятеля, а попасть в плен к русским для Огинского равнозначно путешествию в Сибирь, ведь после Динабурга за его голову назначена награда. Исходя из всего вышеизложенного, он предлагает главнокомандующему послать его с поручением к какому-либо войску, верному королю и ныне сражающемуся с пруссаками, чтобы… Воспользовавшись мимолетной заминкой, Вавжецкий остановил его: он всё понял. Сев за стол, он написал записку к генералу Ромуальду Гедройцу, стоявшему лагерем в двадцати верстах к югу от Варшавы; туда же должен был подойти Ян Генрик Домбровский с шестью тысячами солдат, срочно отозванный из Великой Польши.
Ясинский видел, как Огинский вошел в дом, занимаемый главнокомандующим. Значит, он не ошибся в Михале: это добрый патриот и храбрый человек. Сам он только что был у Вавжецкого и попросил направить его на передний край – в Прагу. Вавжецкий передал под его командование корпус в четыре тысячи солдат и поручил защищать Таргувек, прикрывавший линию обороны с севера.
* * *
Сосновый лес обманчиво прозрачный, но деревья растут так близко друг к другу, что верхом проехать трудно, да еще и торчащие сухие сучья цепляют, царапают. Рядом – и того хуже: крепкие дубы раскинули свои могучие ветви над густым подлеском. Тропинки узенькие, ехать приходится гуськом, поспешай-не поспешай, а времени уходит уйма, да еще и темно; хорошо хоть небо вызвездило, да и луна, пусть и на ущербе, а всё светит. Всю ночь пробирались через лес; за два часа до рассвета он наконец расступился, открыв селение. Кобылка. Построились по три в ряд, пустили лошадей рысью, доверяя их чутью, – все огни потушены, ставни заперты, – как вдруг: «Ognia!»
Визг картечи слился со ржанием лошадей; с грохотом взрывались гранаты; свистели пули, с чмоканьем входя в деревянные стены или исторгая крики из раненых; каменная крошка и щепки впивались в незащищенное тело, раня лицо, глаза… В четверть часа вся площадь возле колодца оказалась покрыта мертвыми телами и трупами лошадей; русские отступили обратно к лесу.
