– Отец… – произнесла Вероника и запнулась. – Это Мадлен. Femme de chambre, которую ты мне нанял.
Рейнхарт поднял внешние линзы очков, чтобы осмотреть ее, особенно лицо.
– Да. Вот она какая. Заметное увечье.
Мадлен почувствовала, как кровь прилила к щекам. Зачем он упомянул о шраме? А если шрам ему мешает, зачем согласился ее взять?
Часовщик продолжил потрошить кролика. Запах в мастерской был весьма странным. Пахло сырым мясом, каким-то лекарством и уксусом.
– Тебе любопытно знать, зачем я взялся за кролика?
Мадлен не знала, обращается Рейнхарт к ней или к Веронике.
– Серебряный кролик, – продолжил он. – Она заказала мне сделать серебряного кролика.
– Кто, отец?
– Жена маршала де Мирпуа. В Версале намечается бал. Будет обыгрываться все, что связано с лесом. Ей захотелось автомат, чтобы перещеголять гостей. Серебряный кролик, способный прыгать. Ха-ха!
Автомат. Слово с острыми краями, как осколок стекла. Как она сама. Это слово Мадлен слышала впервые. Она обвела глазами мастерскую с несколькими шкафами. Дверцы одного из них были открыты. На полках поблескивали десятки склянок, груды книг и миниатюрная модель человеческого тела.
Доктор Рейнхарт посмотрел на Мадлен сквозь очки:
– Мне нужен еще один кролик. Помоложе. Живой.
– Как вы сказали, месье?
– Живой кролик. Сходи на рынок. Может, сумеешь найти там. Если нет, попроси какого-нибудь мальчишку, пусть поймает мне кролика.
Его голос напоминал скальпель, будучи таким же острым и точным.
Мадлен взглянула на Веронику, но та не увидела в словах отца ничего необычного. Никак она попала в дом умалишенных?
Затем послышался странный звук, словно по полу катился мраморный шарик. Он сменился щелчками, а затем раздался звон. Он нарастал лавиной. Все многочисленные часы в мастерской и соседних комнатах отбивали восемь часов. Рейнхарт с дочерью замерли, дожидаясь, пока смолкнет эта какофония, после чего часовщик продолжил:
– Будешь на рынке, поищи говяжьи языки.
– Для… вашей работы? – спросила Мадлен.
– Для обеда, милая девушка. Обожаю лакомиться говяжьими языками. Эдме тебе скажет, что еще купить. А ты, Вероника, останься. Мне понадобятся твои зоркие глаза. Надень перчатки.
Девушка молча подчинилась, но ее движения были неуверенными. Мадлен могла поклясться, что Вероника нервничает.
Какое блаженство на время покинуть дом с нескончаемым тиканьем и непредсказуемыми хозяевами! Мысли Мадлен были заняты Рейнхартом. Какой же он странный, и странность эта не совсем человеческая. Во всяком случае, такие люди ей прежде не встречались. Но ведь он был ученым, человеком больших знаний, а таких людей в своей жизни она встречала раз-два и обчелся.
