Мадлен вспомнила тиканье часов в холле и птичку, разевающую клюв.
– Он и ее обучает своему ремеслу, – тихо добавила Агата.
– Дочку?
– Да.
Агата недовольно изогнула бровь, не отличавшуюся густотой. Подойдя к столу, она взяла кофейник.
– А вы, мадемуазель Агата? – спросила Мадлен. – Вы останетесь в качестве…
– Я сегодня ухожу отсюда.
– Нашли себе другое место?
– Нет, возвращаюсь к семье. – Она скривила губы. – Мать у меня заболела.
– Я вам сочувствую.
Женщина кивнула. Наверное, сочувствие Мадлен показалось ей искренним, ибо в глазах что-то потеплело.
– Здесь порой бывают приходы и уходы. По ночам.
Это уже что-то.
– Поясните, мадемуазель. Кто приходит и уходит?
– Мой тебе совет: вопросы свои держи при себе. Так всем будет легче.
Мадлен на этом не успокоилась бы, но на кухонной лестнице послышались шаги и шуршание одежды.
Спрыгнув с последней ступеньки, в кухню вбежала худенькая светловолосая девушка с острым лицом. На ней был мятый зеленый пеньюар, на ногах – парчовые домашние туфли. Мадлен она показалась феей из сказки, а не девушкой из привычного мира. Увидев незнакомку, девушка остановилась и уставилась на нее немигающими глазами. В кухне наступила гнетущая тишина.
– Вероника, это Мадлен, – наконец сказала Агата. – Теперь она будет прислуживать вам.
Глаза девушки имели странный цвет: светло-зеленые, с янтарными прожилками.
– Доброе утро, – произнесла Вероника. – Я не ожидала… то есть я рада, что ты пришла.
Впрочем, судя по голосу, она не испытывала никакой радости. «Красивая девушка», – подумала Мадлен. Красивая какой-то иной красотой, не от мира сего. Кожа Вероники отличалась нежностью и белизной, чем-то напоминая рулон шелка цвета слоновой кости. Было бы трудно не возненавидеть ее, но, пожалуй, это даже к лучшему.
– Я рассказывала Мадлен о ее обязанностях в вашем доме, – пояснила Агата. – А про все, что желательно вам, вы ей сами расскажете.
– Мне особо и рассказывать не о чем. У меня никогда не было горничной. Я все делала сама. – Вероника взглянула на Агату. – Где Эдме? Она еще не приготовила завтрак? Если честно, я очень проголодалась.
«Она проголодалась! – насмешливо подумала Мадлен. – Знай ты настоящий голод, то не бросалась бы этим словом. Ты и не догадываешься о толпах босоногих оборванцев со впавшими глазами, которые стекаются в Париж, радуясь куску подгорелого хлеба». Откуда ей это знать? Девица жила в стенах монастыря. Теперь в отцовском доме, где ей тоже не грозит встреча с реальной жизнью. Но это даже к лучшему. Чем наивнее хозяйская дочь, тем легче будет Мадлен выполнить задание.
