— Я один тут со всем справлюсь, — просто сказал старик.
— В партии состоишь? — спросил комиссар.
Лицо мастера чуть заметно дрогнуло, но комиссар этого не заметил.
— Нет, в партии не состою. Но участвовал в Сентябрьском восстании[4]…
— Ну, хоть с кем-нибудь из наших ты связан?
— Зять мой коммунист, да он сейчас в тюрьме… Это произвело впечатление.
— Как его зовут?
— Величко Георгиев… Из Белосела, мы жили вместе…
— Что-то я не слыхал…
— Ну, раз вы не хотите верить, то и об чем тут толковать, — горько вздохнул мастер.
Он сразу как-то весь поник, лицо стало отчужденным, безучастным.
Комиссар, заложив за спину свои чуть коротковатые руки и опустив голову, стал в раздумье шагать из угла в угол. Чаны были уже разбиты, сыр выброшен и растоптан. В это мгновение за дверью ухнул выстрел, послышались тяжелые и торопливые шаги, а затем часто и тревожно застрочил автомат. Партизаны, побросав топоры, схватились за винтовки и замерли в напряжении. Спустя минуту стрельба прекратилась — так же внезапно, как и началась. В воцарившейся тишине — ни шагов, ни голосов, ни выстрелов — было что-то неспокойное. Вдруг за дверью выругались в сердцах. Партизаны, переглянувшись, повыскакивали в сад.
Сыровар вышел последним. Возле дома, поперек тропинки, с руками, связанными за спиной, лежал неподвижно староста. Головы его не было видно — ее скрывали лопухи, но старик отчетливо различил темные пятна крови на рубашке. Хоть он и ожидал увидеть это, все же ему сделалось не по себе. Командир, взглянув на убитого, насупился:
— Как это произошло?
— Повели мы его, — возбужденно стал объяснять один из охраны. — И черт его дернул побежать. Я стрелял, да вроде не попал. Хорошо еще, что Янко подоспел с автоматом…
— Я ж предупреждал — глядите в оба!
Провинившийся пожал плечами.
Комиссар, напряженно смотревший, в широкую безжизненную спину старосты, произнес:
— Развяжите ему руки…
Один из бойцов, присев на корточки, разрезал узел перочинным ножом.
— По заслугам получил, мерзавец! — как-то чересчур громко повторил молоденький партизан в гимназическом мундире. — Собаке собачья смерть!
— Ты что — уж не жалеть ли его вздумал? — покосился на него командир. Паренек покраснел. Комиссар похлопал его по плечу и мягко сказал:
— Ничего. Привыкнешь…
— Давайте, ребята, собирайтесь, — обеспокоенно произнес командир. — Стрельбу нашу небось слыхали…
— А сколько до села? — повернулся комиссар к старому мастеру. Тот вздрогнул.
— До Белосела четыре километра, но до Извора гораздо ближе…
