Рассыльный не успел докончить. Киселов явственно услыхал, как мимо его ушей просвистела пуля, и слуга с окровавленным лицом рухнул будто подкошенный. Околийский, мертвенно бледный, бросился наземь и ползком добрался до окопчика наблюдательного пункта. Равнодушно посмотрев на труп, на алую кровь, которую жадно впитывала сухая, потрескавшаяся земля, поручик укоризненно пробормотал:
— Я же говорил вам, господин начальник, — здесь шутки плохи. Перед тем как вам сюда приехать, прихлопнули связного поручика Черкезова.
— Где Черкезов? — с пересохшим горлом спросил его околийский.
— Здесь поблизости… Возле той сухой груши. Видите? — показал поручик.
Киселов собрался было встать, но какая-то невидимая рука словно прижимала его к земле, тянула с силой назад. В двух шагах от него, черный, в последних бледных лучах заката, лежал неподвижный труп слуги. Еще бы несколько сантиметров, и вместо этого невзрачного человечка, такой же черный и неподвижный, с медленно стекающей на землю кровью, лежал бы он сам, Киселов. При этой мысли околийский начальник почувствовал странную пустоту внутри. От предчувствия, что, может быть, скоро действительно так и будет, его действительно настигнет смерть, у Киселова противно засосало под ложечкой. Он полежал около десяти минут, пытаясь взять себя в руки, и, наконец, усилием воли поднялся и медленно пошел назад. Снова мимо ушей его просвистела пуля, снова ее жгучее дыхание чуть коснулось его пылающих щек, но судьба и на этот раз пощадила его. Безбородый гимназист в лесу, раздосадованный своим промахом, теперь старательно целился в другую мишень. Задержав дыхание, он плавно нажал спуск винтовки. Послышался выстрел, и жандарм, разносивший жестяные банки с мясными консервами, выпустил латаное полотнище брезента и упал навзничь. Полотнище развернулось, из него высыпались и выкатились по земле банки — красноватые в лучах заката.
Когда Киселов отыскал Черкезова, тот просматривал документы и бумажник убитого полчаса назад связного. В бумажнике было три потертых, но тщательно разглаженных тысячелевовых бумажки, несколько колец и даже целый золотой мост, снятый, видно, с челюсти одной из жертв во время какой-то карательной операции. Услышав голос околийского начальника, Черкезов вздрогнул, словно его застали на месте преступления, проникли в его грязные жандармские мысли — мысли о грабеже, добыче.
— Здравствуй! — ответил он не очень вежливо на приветствие околийского начальника. — Крепкий орешек, а?
