Тимошкин поднял глаза на старика. Выражение его лица смягчилось.
— Берите! — сказал он звенящим голосом. — Мы его понесем!
Бойцы кинулись сооружать носилки. Забыв от возбуждения всякую осторожность, они выламывали из ограды жерди, разыскивали ремни и веревки, привязывали к жердям полотнище, спорили между собой. Наблюдавший за работой Волчан шикнул на них и подошел к Тимошкину. Сейчас, когда все уже было решено, он испытывал неудобство перед комиссаром.
— Что будем делать с этим… сторожем? — негромко спросил он. Тимошкин не сразу его понял.
— А ты что думаешь? — скривил он губы.
— Если оставить — эта мразь наведет на след…
— Тогда ясно! — насупился Тимошкин.
— Нам еще здорово повезло, что мы его все-таки поймали. А то через каких-нибудь полчаса за нами бы понеслись вдогонку!
И, взглянув на Тимошкина, добавил, чтобы доставить ему удовольствие:
— Это все твой старик… А я-то не хотел его брать, дурачина…
Комиссар не ответил. Помолчав, он спросил Волчана:
— А вдруг эти выстрелы слыхали? Не в такой уж мы безопасности…
— Нет, — покачал головой Волчан. — Село отсюда в трех километрах, а вокруг, по словам сторожа, ни души…
Оба снова погрузились в молчание — каждый думал об одном и том же, не смея произнести свои мысли вслух. Наконец, Тимошкин вздохнул и, почесав ладонью щеку, спросил:
— Кто ликвидирует сторожа?
— Я, — нахмурился командир. — Ничего не поделать…
— Может, найдутся добровольцы?
Волчан, кивнув, отошел к бойцам, сидевшим в тени высокого дерева. Он спросил — и не узнал своего голоса, твердого, командирского голоса, всегда вселявшего уверенность в бойцов. Он почувствовал в темноте, как ребята отвели глаза, смутились. Стоичко Васев, по прозвищу Ремешок, тихий, ничем не примечательный парень, которому однако безоговорочно доверяли все командиры, даже во время самых сложных операций, встал и подтянул солдатский ремень, отвисший под тяжестью гранат.
— Раз нужно, товарищ командир…
— Приходится, — пробурчал Волчан.
Стоичко наклонился, чтобы взять винтовку.
— Неохота руки марать, да что поделаешь? — сказал он и снова подтянул ремень.
Когда все было готово, колонна снова двинулась вперед. Во главе ее шел Чапай, немного знакомый с этими местами — он работал здесь на молотилке. Ему, конечно, далеко было до Бородки, знавшего местность как свои пять пальцев, но партизаны шагали медленней, и он успевал ориентироваться. Тимошкин, задумавшись, с грустным лицом, шел по обыкновению в середине цепочки. Кто-то, склонившись к нему, спросил:
