В это мгновение послышались чьи-то возбужденные голоса, и перестрелка разом смолка — так же внезапно, как и началась. Лишь пулемет еще лаял в одиночестве, но и тот скоро заглох. Над равниной воцарилась напряженная, гнетущая тишина — после недавнего грохота сражения она казалась неестественной. Встревоженный этим неожиданным затишьем, Черкезов поспешил было вперед, но навстречу ему, спотыкаясь и ломая кукурузные стебли, выскочил человек в военном.
— Стой! — окрикнул его поручик и направил на него пистолет.
Человек, озираясь по сторонам, послушно замер на месте.
Поручик сделал еще три шага, держа палец на спуске.
— Стойко, ты? — узнал он жандарма. — Что у вас там стряслось?
— Ох, господин поручик, и не спрашивайте, — запыхавшись, проговорил жандарм. — Такую кашу заварили…
— Какую еще кашу?! — взорвался офицер.
— Обознались мы, господин поручик, — виновато сказал жандарм. — На нас шли люди капитана Мирковского, и мы, покуда разобрались что к чему, чуть не перебили друг друга…
Кровь хлынула в голову Черкезову, перед глазами у него поплыли круги.
— Свиньи! — взвизгнул он бабьим голосом. — Мерзавцы! Я вас проучу!
— Но, господин поручик…
— Есть убитые?
— Вроде нет, господин поручик, — пробормотал испуганный жандарм и отступил назад.
Не удостоив подчиненного взглядом, Черкезов побежал вперед. Жандарм обманул его — был убитый, один единственный, и никаких раненых, несмотря на отчаянную стрельбу. Поручик склонился над убитым и направил ему в лицо бледный луч электрического фонарика. Это был фельдфебель Панаретов, громадный детина с румянцем во всю щеку и тяжелыми, сильными кулаками, которые сейчас безжизненно лежали на взрытой гранатою земле. Пуля попала ему в горло и засела, должно быть, в позвоночнике, так как крови не было видно. Рука поручика Черкезова не дрогнула, светлое электрическое пятно неподвижно замерло на лице убитого, Много трупов за последние годы видел поручик, много страшных ран, но все еще не насытился видом крови. Вот и сейчас он долго бы еще смотрел на распростертое мертвое тело, если бы перед ним не вырос капитан Мирковский — злой, как черт, возбужденный перестрелкой, все еще с шумом сражения в ушах. В потемках послышался звук пощечины, громкая ругань, а затем капитан подошел к трупу фельдфебеля.
— Только этот, слава богу?
Поручик Черкезов не ответил. Его желтый от курения палец нащупал кнопку, и фонарик погас. Ночь, казалось, стала еще чернее. Из непроглядной густой тьмы послышался расстроенный голос капитана:
