— Не суйтесь не в свое дело. Переделать порядки в цеху вам не удастся. Работать по-новому не будем.
И вечером после смены моховская компания стала готовить «похороны» изобретения и изобретателя. Смастерили крест из досок, намазали мелом стальные прутья, которые должны были изображать свечи, сделали из всякого тряпья голову, глаза, нос, руки, ноги. Устроив все это, положили «покойника» на плиту между штампами, а на лоб вроде венца прикрепили бумажку с надписью: «Упокой раба божьего Владимира Хлюстова».
По бокам поставили свечи из прутьев, в ногах — крест, на котором был прикреплен кусок фанеры с надписью: «Помер во цвете лет молодой изобретатель тов. Хлюстов».
Утром проделки моховцев первым увидел мастер Бажов. Он буквально остолбенел. Начали подходить рабочие. Собралось человек 50. Смех, ругань, крики…
О случившемся доложили директору. Иван Алексеевич дал распоряжение помочь Хлюстову. Новый штамп был изготовлен через два дня. Испытания дали прекрасные результаты: изобретение позволило снизить себестоимость передней рессоры с 2 рублей 80 копеек до 1 рубля 62 копеек. За год использование нового штампа дало экономию в 12 тысяч рублей.
Хлюстова премировали — это был праздник всей бригады. А вскоре в заводской многотиражке появилась заметка «Осиное гнездо», в которой резко осуждалась «моховщина».
На открытом собрании цеха крепко досталось моховцам. Уже тогда всем стало ясно, что времена Мохова ушли безвозвратно.
Собрание единодушно приняло решение: учитывая, что виновные в травле изобретателя Хлюстова раскаялись, оставить их на заводе (раньше думали их уволить), а Титову, как организатору, объявить строгий выговор.
Салов шел с собрания домой, и мысль о том, что коллектив поручился за виновных, не покидала его. «Теперь весь цех в ответе за их дела», — думал он.
На следующий день Александр Петрович собрал вокруг себя активистов.
— Хорошее решение мы вчера приняли, — сказал он. — Не карать, а воспитывать людей надо. Думается мне, что вчерашний урок не пройдет даром ни для кого.
— Хорошо бы объявить наш цех ударным, — сказал кто-то.
— Не готовы мы еще к этому. Ведь до сих пор живем по-старинке: «Каждый за себя, один бог за всех».
— А ты бы, Александр Петрович, — весело предложил кто-то, — принес в цех свой баян. Говорят, играешь знатно. К музыке всегда народ тянется. Вот и соберем всех в красном уголке.
Так и порешили. На другой день в обеденный перерыв из красного уголка разнеслась звонкая песня. Собрались рабочие вокруг Салова.
