Но он не хотел мою киску.
Это стало ясно, когда кровать прогнулась, и он скользнул руками по коже моих ягодиц, пальцем проник внутрь…
Прямо в задницу.
Я судорожно втянула воздух, низкий стон вырвался из моего горла.
Его пальцы были влажными, покрытыми чем-то, готовя меня. Это не первый раз, когда я делаю что-то подобное, но это было давно. Он — я все еще не знала его гребаного имени — был большим. И я уже знала, что он так просто не сдастся.
Поэтому наклонилась к нему, мое тело дрожало от предвкушения. Он не заставил меня ждать. Не заставил умолять. В машине я умоляла.
И меня это бесило, но в то же время нравилось.
Я издала низкое шипение, когда он врезался в меня, заполняя единственное место, на которое он еще не претендовал.
Вот что он делал.
Заявлял на меня права.
Уничтожая.
Каждый гребаный дюйм.
***
— Расскажи о себе.
Приказ.
Это было сказано в пустоту, которая жила между нашими обнаженными, потными, измученными телами.
Я была истощена.
Каждая мышца болела, а горло горело от звуков, которые я издавала всю ночь.
Всю гребаную ночь.
Наверное, было около трех часов утра, потому что ночь казалась густой, чернильной, тяжелой.
Мы лежали на кровати. Каким-то образом добрались сюда. Его простыни были прохладными, гладкими и шелковистыми. Дорогими.
Они пахли им. Мной. Нами.
Это первый раз, когда он заговорил со мной.
Да, он разговаривал, пока мы трахались. Но это был не разговор, это было нечто совершенно другое. В этих разговорах мы не узнавали друг друга получше.
Этот человек жил в другом мире. И я не говорила об очевидном, экстравагантном богатстве. Я говорила о темноте в его глазах, когда он приказал мне встать на четвереньки. И то, как трахал меня с уверенностью, жестокостью, доминированием. Без колебаний. Не спрашивая разрешения.
Он трахал меня как мужчина.
Как король.
И я знала достаточно о мире, чтобы понять — короли этого мира не приходят к власти без насилия и тьмы. Какая-то подсознательная часть меня все понимала, и именно поэтому я села с ним в машину. Мне хотелось опасности. Хотелось того, что он носил с собой повсюду.
И теперь я была вся в нем.
Понимала, что он не хотел знать о моем любимом цвете — чёрный, или о моей работе — помощник юриста в престижной фирме, или о моем детстве — мрачном и довольно банальном. Нет, он хотел знать мои секреты. Что скрывалось под блестящей оболочкой, которую тот соскреб за эти часы. Хотя я яростно охраняла свои секреты, у меня было отчаянное желание выложить их ему. И вскрыть свои гребаные вены.
