Человеку нужен лебедь | страница 28

— Бросай ты эту охоту, Сазоныч, — отзывается Тыщенко. — Доведет она тебя до беды.

Кровно обиделся на охотников Орешин, но вепря больше не гонял, промышлял зайчишку да утчонку.

Обнаружив на небольшой косе, выдававшейся узкой полоской в море, кем-то искусно сооруженный скрадок, я устроился в нем ожидать рассвета. Казалось, никого рядом не было. Но вдруг совсем недалеко, будто на воде, вспыхнул огонек. Яркий язычок пламени выметнулся кверху, на секунду осветил корму маленького куласа, на ней человека, а когда отразился в воде, в море засветились и запрыгали два факелка.

«Охотник, надо уходить. Двоим здесь делать нечего, — подумал я, а потом решил: — Я первый занял скрадок, пусть он ищет себе новое место».

На лодке послышался стук, потом громко звякнуло крышка о чайник, и все затихло. Вскоре погас и огонек.

Прошел добрый час, я успел забыть о своем сопернике, как вдруг в полумгле зари разглядел приближающегося человека. Он быстро шел, иногда, разводя руками, приседал — видимо, что-то отыскивал. Я расслышал слова веселой песенки:

Вскоре он заметил меня и закричал:

— Эй, голова, чать, неудобно занимать чужой скрадок — Говорил он, явно налегая на букву «о». — Я не успел чайкю напиться, а ты тут как тут!

Я узнал его. Это был парикмахер Кондрат Хрущ, один из тех первых, кто почти лет за десять до войны приехал с верховьев Волги на Каспий строить рыбоконсервный комбинат в поселке Лагань. Человек неглупый, работяга, никогда не унывающий, а последнее редко встречается в наш торопливый и обремененный заботами век. Любитель поесть и почаевничать, он сам закупал на базаре и в магазинах продукты, помогал дома готовить обеды и ужины. В свободное время Кондрат нянчил многочисленных мальчишек, штопал одежду, стирал белье, мыл полы, да и что только не делал он в домашнем хозяйстве на подворье, а оно было хлопотливым, большим — ведь заработки парикмахера были не очень-то солидными. Передвигался он всегда шумно, взгляд у него быстрый, и не любил он подолгу что-либо рассматривать. В общем, Хрущ был человеком интересным.

— Эй, голова! — продолжал он, как всегда не изменяя своей привычке обращаться к человеку — знакомому или незнакомцу, все равно, — обязательно говоря: «Голова». — Мастерил скрадок я, придется тебе освободить его! — Он подошел и, не глядя на меня, подал кисет: — Закури-ка, голова, самосадику. Ох крепок, от раза в жар бросает и в глазах прояснение наступает.