Ты начинаешь поддаваться сумбуру в голове и фатальности, как вдруг всемогущий Скрябин чужими руками создаёт совсем крошечный порыв свежего, наполненного надеждой, ветерка. Десятки рук, услышав твои молитвы, стремительно и дружно призывают движения волн и ветра, наполняют паруса фрегата воздухом и наконец сдвигают его с места.
Достигнет ли он своей цели? Хотелось бы мне знать. Апогей я вижу в возвращении к движению. Мелькнёт ли где-то за волнистым морским завитком плавник заветной мечты? Остаётся только надеется и мечтать.
Концерт закончился пару минут назад, а мы просто сидели в тишине, погружённые каждый в свои мысли
– Приплыли, – усмехнулся Аристотель.
– Что ты сказал? – я не могла поверить ушам.
– Ничего особенного, – Аристотель убрал волосы со лба. – Красиво, мне понравилось, но чуть морально не раздавило. Может поэтому я и порвал с классикой.
– А мне нравится как раз это. Надеть наушники, поставить трясину реальности на паузу и наконец почувствовать себя хоть немного живой. На живом концерте это чувство умножается во много раз, поэтому я редко посещаю их.
– Разве так не лучше?
– Понимаешь, всё в мире должно быть в балансе. Если переусердствовать, то можно напрочь оторваться от реальности и потеряться между внутренним и внешним миром. Думаю, что только музыке подвластно такое.
– Вроде как портал между мирами?
Я повернула голову к Аристотелю. Он буравил меня своими тёмно-карими глазами, обрамлёнными в длинные чёрные ресницы. Впервые за день я увидела, какой он необычайно красивый. Вот так со мной всегда: я не воспринимаю внешность человека до того, как не узнаю его. В основном все люди одинаково безобразны и искорёжены душевно, поэтому я их и вижу таковыми с любой внешностью.
Но он другой. Что-то в нём заставило меня наконец увидеть как он выглядит на самом деле. Чёрные удлинённые небрежно уложенные волосы, симметричные черты лица, маленькая круглая чёрная родинка под левым глазом, чувственные пухлые губы цвета чайной розы, и радужки глаз настолько тёмные, что напоминают две чёрные дыры. Приятное лицо на границе европейца и азиата, проникновенный глубокий взгляд.
Я собралась что-то ответить, но внезапно Аристотель упал на землю, будто его кто-то толкнул сзади.
Всё происходящее заняло скорее всего не больше пяти минут, но тогда мне показалось, что время остановилось. На сцене в свете единственного исправного фонаря появилась агрессия в чистом виде.
Опрокинув Аристотеля на землю, трое неизвестных принялись забивать его ногами, сопровождая каждый пинок весёлым смехом. Они что-то приговаривали на неизвестном языке, но в основном просто смеялись.
