— Я как раз вам звонил.
— Вам телеграмма из Москвы.
«На ваш запрос сообщаем, — читал Дорохов, — что интересующий вас человек судим четыре раза за квалифицированные кражи из магазинов, признан судом опасным рецидивистом. Последний раз освобожден из мест заключения шесть лет назад. Один год проживал по месту рождения, а потом уехал, не указав нового местожительства. Имеет татуировки. На левом предплечье кинжал, обвитый змеей».
Дорохов попросил дежурного распорядиться, чтобы машину никуда не отправляли, а сотрудники из отдела не отлучались. Вошедший в кабинет Киселев с удивлением слушал эти распоряжения.
— Что случилось, Александр Дмитриевич?
Дорохов протянул ему телеграмму, тот прочел, хотел что-то спросить, но полковник его остановил:
— Соседи разъехались?
— Да нет, сидят у меня в кабинете.
— Тогда пусть останутся... Возможно, им тоже найдется работа. А ты, Захар Яковлевич, отыщи свободный кабинет. Пусть там Лавров пока побудет. Мне думается, что еще некоторое время ему не следует показываться в городе.
Степан Ручкин почти бежал. Он готов был к любой ссоре, к скандалу, даже к драке. Решил, что возьмет Богданова за горло и заставит отдать нож. Поэтому в квартиру буквально ворвался и с порога начал громко ругаться.
— Ты что, с ума сошел? — холодно встретил его Богданов. — Орешь на всю лестницу, дурак! Заходи, поговорим.
— О чем говорить с тобой? — продолжал орать Степан. — Отдай мой нож... Тот самый, что я тебе подарил.
— Какой нож?
— Не знаешь, гад?
— А зачем он тебе вдруг понадобился?
— В милицию отнесу, чтобы зря не путали хорошего парня.
Богданов по-прежнему был спокоен. Он прошел в кухню, принес бутылку коньяку, две рюмки, наполнил их, и Ручкин, заметив, что руки у него совсем не дрожат, и сам как-то успокоился.
— Отнесешь нож и скажешь, что взял у меня? — Богданов отпил глоток. — В легавые решил податься?
— Если даже и не скажу, тебе от этого легче не будет... Мой сосед, которого ты припугнул, уже час сидит у московского полковника и дает показания.
Богданов налил еще рюмку, встал, с сожалением посмотрел на Степана:
— Ну что ж, я предполагал и такой вариант. Идем. Нож в твоем гараже, отдам.
— За что вы хотели убить Лаврова?
— А ты что младенцем прикидываешься? Не знаешь, что ли!
Степан удивленно моргал глазами. Богданов пристально посмотрел на него, что-то обдумывая, допил свою рюмку, снова налил себе еще половину и, видно приняв решение, усмехнулся:
— Ну, если не знаешь, давай расскажу. Взяли мы с парикмахером магазин, удачно. Едем домой, а нам навстречу постовой. Я говорю: «Отверни», а Серега его сбил. Мы смылись, милиционер-то, наверно, отдал концы. Приехали домой, все хорошо, все спокойно. Стали прятать тряпки. Серега понес, а я остался у машины, товару там — как на складе. Ну, смотрю, мимо дружинник. Я поднял капот и делаю вид, что копаюсь в моторе, а он остановился, подошел ко мне и спрашивает, нет ли спички, ему, видите ли, прикурить надо. Я говорю: «Спичек нет», а он снова пристает: «Что, искра в баллон ушла? Может, помочь?» «Да нет, — говорю, — спасибо, нашел уже эту проклятую искру». Он постоял, посмотрел, увидел тюки, спросил: «Что, в отпуск собираешься?» — «На юг, — говорю, — думаю махнуть, к морю». Ну, он и ушел. Хорошо, что Серега из гаража не вышел. А на другой день мы видели, как этот дружинник тебя, пьяного, тащил чуть ли не через весь город. Ну, думаем, этот малый не иначе Степкин дружок. Скажет тебе, что видел, как мы разгружались в твоем гараже, и вы вдвоем пойдете наводить ревизию. Заглянете, а там как на промтоварном складе. Что же мне оставалось делать? Решил убрать парнишечку, да осечка вышла, парикмахер, видно, сдрейфил, а тот его и приложил. Сам видел...
