— Не усугубляй грехи свои богохульством, — укоризненно отвечал шериф, — но лучше помолись истинному хозяину своему, дабы дал он место тебе хотя бы в преисподней!
Сатанинская гримаса исказила черты Эль-Койота.
— Carramba! — воскликнул он. — Защищайся же или умри!
И замерло все вокруг, даже гриф-стервятник, кружащий в выси, на мгновение прервал полет и завис в ожидании развязки…
Два выстрела грянули, слившись в один громовой раскат…
Но нет! Был и третий выстрел!
Вот стоит и подло ухмыляется, сдувая дымок с револьверного дула, Хорли О'Элберет, бесстыжий негодник, насквозь пропитанный скверным виски. Хорли по прозвищу Смок, пропащая душа, заочно осужденный присяжными за жестокую расправу с семейством Бэггинсов и вот уже с год гуляющий по прериям. Воистину, никто, кроме этого чудовища в образе человеческом, не решился бы на такое кощунство — недаром даже дружки его заворчали, осуждающе покачивая головами. Но рыжий висельник, позор ирландского племени, нисколько не стыдился содеянного, напротив, вовсю скалил щербатые зубы.
— Что, проклятый янки, — крикнул он, любовно прокрутив барабан, — похоже, не по вкусу тебе моя прелесть?
— Как я погляжу, мало радости доставил ты своей матушке, паренек, — кусая губы от жуткой боли в плече, отозвался Честный Билл, — и, сдается, недолго станет она горевать по тебе…
Вмиг осунувшееся лицо его было спокойно, и только легкая печаль, поселившаяся в уголках глаз, позволяла понять, что старый шериф смирился с неминуемой смертью. Они с Эль-Койотом выстрелили одновременно, но он — чуть раньше, и главарь конокрадов лежал бы сейчас с простреленным лбом, если бы не грязная выходка Смока Хорли. Увы, выбитый пулей ирландца револьвер валялся теперь в десятке ярдов от места схватки, и Уильям Хэппенинг знал: ему не успеть даже коснуться запасной кобуры.
Ошпаренное солнцем лицо Хорли исказилось.
— Ты смеешь трепать своим грязным языком имя моей матушки, поганый пес! Позволь мне покончить с ним, seniore! — возопил он, и Эль-Койот утвердительно кивнул.
Ухватив рукоять револьвера обеими руками, Смок принялся целиться. Но выстрелить не успел.
— Да будь я проклят! — внезапно вскричал коренастый бандит, державшийся ранее на заднем плане, и обветренное лицо его содержало сейчас намек на некоторую порядочность. — Да не зовись я Анджело Ла Бестиа, если позволю, чтобы на моих глазах совершилось преступление!
Дуло мушкета, направленное в хилую грудь ирландца, подтвердило его решимость.
