Увидев такую красу, Артём бухнулся на колени, не отрывая взгляд. Сколько они так простоял никто не знает. С одной стороны, Снежная королева Мара, с другой коленопреклонённый муж в рыжей медвежьей шкуре с опаленным лицом и волосьями, рядом с воткнутым в снег дымящимся посохом.
Из леса раздался рев палача, Полуночница сморгнула, будто очнулась, улыбнулась Артёму и понеслась на крыльях пурги.
– Прощай, Дед мороз, до свиданья, Мара. Не в жизнь не забуду эту встречу и потомкам расскажу. – арестант поднялся с колен и будто пьяный поплелся домой. Дым уже выветрился, а печь с трудом съедала предложенное ранее угощение, выдавая столько жара, что все старания Мороза растаяли и теперь пол был покрыт водой.
– От мать чесна. – подпрыгнул арестант. Схватив лопату, принялся вычерпывать воду и выкидывать её через порог.
****
Утро выдалось тёмным. Молодой Ярило только явил себя миру и начал набирать силу. А в закопченной избе сидел одинокий муж, попивая отвар трав с мёдом, мечтательно смотрел на свою подделку. Скорлузые пальцы и перочинный нож вырезали из ствола сгоревшей ели фигурку Полуночницы. Начертив уголком глаза, Артём подолгу смотрел на полученный результат. .
– Забыл! Про завет Сцепьня забыл! – вскрикнул здоровяк. Схватил мешки из-под шишек, лопату и топор, помчался в гости к Фёдору. Постучался в дверь, затем в окно, трижды окликнул соседа. Не дождавшись ответа, обошёл дом по кругу, стучась по стенам и в окна. Трижды обошёл, пока не решился.
– Я иду!!!
Медвежья дверь всегда открывалась наружу, чтобы лесной хозяин весом не мог выломать её. А засов сдерживал натиск великана. Схватив топор, переживший длинную ночь, арестант принялся выбивать массивную воротину. Наконец перерубив засов, потянул дверь на себя. Ледяное безмолвие, белые стены и потолок, а у печи сгоревшая сосна и замершее тело Фёдора, разваленное на куски Палачом. Грудь разорвана и зияла чернотой, а возле неё лежал большой кусок ограненного рубина с кулак величиной, в обрамление бело-голубого хрусталя. Артём поднял сердце тьмы и положил его на стол.
Собрав тело в два мешка, скоро увидел приготовленные для траура саван и свечи.
– Пойдём, Сцепень Семилетов, в миру Фёдор. Будем тебе новый дом под крестом справлять.
Лишь к вечеру пробил Лихолетов мерзлую землю, а расстелив сукно, заметил две записки. Первая ожидаемо была молитва за упокой, а вторая личная для Артёма. Не вольный могильщик принялся ножом освобождать ледяную плоть от одежды, а позже складывать сложную мозаику. Окончательно потерявшись в темноте, просто сгрёб непонятные куски в кучу лопатой, забив голодное брюхо останками.
