– Эй, хозяин. Дело есть. – прокричал Семилетов со двора. Здоровяк неохотно поднялся с кровати, накинув тяжёлую шкуру. Ожидая любой подлости, приготовил верный тяжёлый нож.
– Говори.
– Что же на пороге гостя держишь? Давай в тепле поговорим. Ежели не хочешь, пойдём ко мне.
– Не интересно. Гостей Я не звал, а твоё вероломство сполна вкусил за два месяца.
– Я схожу с ума, Артём. – сгорбился паскудник. – Я слышу голоса. Один женский молодой, второй старика, но здорового. Не смейся. Не шучу и не пытаюсь тебя обмануть. Да, натура у меня такая, что Я подлый трус, людоед, но не душегуб. Ни кого не убил, лишь поедал. Год был такой, а потом втянулся. Ходил за тобой, смотрел, чем ты занят. Мысли были тебя убить и всю зиму есть, но мне тут три года, а вот пришлют кого вместо тебя неизвестно. Тебе то одному хорошо, а мне как прожить? Целый день думаю, как тебе досадить, от того занята голова, но стоит лишь отвлечься, такой страх нападает.
– Сам же признался, что подлый трус. Вот страх тебя и берет. – усмехнулся Артём, хоть и призадумался. Фёдор явно боялся чего-то или кого-то. Запахом всепоглощающего ужаса кислой рвотой разило от старика. Сейчас паскуду привёл именно он.
– Прошу тебя об одном. Ежели чего случиться, похорони по вере латинян. Крест мне на могилу поставь. Обмыть не прошу, но в одежде мирской нельзя мне предстать перед господом нашим.
– Твоим. – поправил речь Федьки Лихолетов.
– Моим. – согласился со словами старик. – Я приготовил сукно белое. Обмотай меня и головой на восток отправь. Как солнце восходит с той стороны, так и я воскресну в судный день. Освященных ворот и погоста нет, но думаю это и не важно. Я тут на листочке молитву написал, положу в сукно. Прочти над телом. Обещай похоронить!
– Похороню, не сомневайся. Чтобы ты ещё и после смерти смердел! Хватило мне и твоих осенних ароматов. У тебя все? – Получив кивок, Артём закрыл дверь и пошёл к кровати. Сомнение обуревало его.
– Домовой, ежели знаешь, чего про нечистого, что врага нашего испугал, дай знать. В долгу не останусь. – подождав немного ответа, арестант скривился над своим суеверием, сел на кровати и взял дневник. В тот же миг двуручная пила сорвалась со стены, упала на пол с леденящим душу визгом. Схватив лампадку с медвежьим жиром, здоровяк подскочил к инструменту. Оглядел её по кругу, поднял с пола, а когда решил повесить, увидел, что гвоздь обломан у основания, а теперь блестел ровным срезом, отражая свет.
