– Подходят? – с тревогой спрашивают из-за плеча.
Старший кивает головой и щелкает задвижкой активации.
Монохромный дисплей приветствует семи-сегментными буквами, перемигивается красно-зелеными индикаторами на корпусе, выводит дикие нечитаемые цифры и, наконец, складывает сегменты в цифру «ноль».
Секунды можно считать выдохами.
Все девять счетчиков на редкость солидарны.
– А вдруг они сломаны? – осторожно спрашивает девчонка. – Не может же быть абсолютного нуля. Здесь.
– Нихуя они не сломаны! – Грэг распихивает собратьев, выбирается из тесного круга. – Просто нас наебывали все это время.
Его рюкзак грохается на обшитый металлопластинами стол, походный фонарь ложится рядом. Схватившись за магнитные замки комбинезона, Грэг не расстегивает – рвет их, освобождаясь от пут, от скафандра, от маски. Его потное лицо блестит, длинные светлые волосы выбились из стягивающей их резинки, торчат во все стороны. Грэг вдыхает полной грудью, смачно сплевывает на пол и непривычно громко рычит:
– Блядь, какая же здесь вонь!
И правда.
Мерзкая, затхлая, прекрасная вонь открытого пространства, хотя подвал – отнюдь не катит на бескрайние просторы, но все же… Все же это – настоящий воздух.
***
Пастырь говорил, красное солнце – символ Ада на Земле.
Почему-то из птиц выжили только вороны, из зверей не мутировали только люди.
У Пина желудок сводит от голода, но пост покидать нельзя, поэтому он пытается, вспоминая проповеди, «питаться святым духом» – размышлениями, воспоминаниями, до молитв дело пока не дошло, но еще пара спазмом и, наверное, придется.
Приграничные кварталы называют «мертвыми», но и здесь тишины не дождешься. Вдоль забора на обломках детских лестниц, качелей и скамеек расселась воронья стая, пародирует сцену семейного совета из древних гангстерских фильмов. Все в черном, орут друг на друга со своих мест, разве что пистолетов не хватает, приходится подбирать мелкие камни и «стрелять» друг в друга из клювов.
Где-то на втором этаже дома, в котором Пин прячется от солнца, не выдержала, поддалась старости деревянная балка или доска. Надломилась с треском, лишила опоры что-то тяжелое, что тут же загрохотало по бетонному полу, распугивая зычным эхом воронью мафию.
– Ну их нахрен, эти развалины, – думает Пин. И закинув веревки в ближний угол, туда, где свалены в кучу рваные листы линолеума и обломки какой-то мебели, выбирается из ветхого дома как пришел – через окно.
Не бояться смерти и лезть на рожон без весомой на то причины – не одно и то же.
