По трибуне — слева и справа — пробежала короткая судорога. Ловкие руки охранников мгновенно скрутили полтора десятка человек, окружавших А Ладжока, и Вождь остался на трибуне один. Внизу, в скопище людей, растворились без следа транспаранты с иными именами.
— Смотрите же на их шакалий оскал! Это они предали и убили моего любимого солдата, бессмертного героя Ту Самая. Это они погубили Юх Джугая, моего верного и доброго друга. Они подстроили гибель моему Далекому Брату Андрею Аршакуни. Они покусились на идеи квэва, на нашу единственную дорогу! Беглый пес-император мог смело рассчитывать на их грязные лапы. Но Око Единства не дремлет!
Никто из вопивших во всю глотку «Дай-дан-дао-ду!», никто из глядящих, задрав голову, на Вождя не обращал внимания на худенького очкастого человека, державшегося в подчеркнутом отдалении от Любимого и Родного, на самом краешке трибуны.
— Наша сила, наше будущее — это молодежь. И потому лучшей ученице образцовой школы имени Далекого Брата, маленькому знатоку больших идей квэхва Тиньтинь Те я, от имени всех вас, братья и сестры мои, доверяю размазать по священным камням Юх-Джугай-Туна этих нелюдей!
Кто-то невидимый подал Вождю миниатюрную девчушку. Запечатлев на чистом лобике братский поцелуй, Любимый и Родной осторожно опустил Тиньтинь Те. На ходу одергивая строгую форму отличницы с белыми нашивками звеньевой, девочка четко спустилась с поднебесья.
Танк, замерший в треугольнике величественных монументов, приветливо распахнул люк. Изваяния смотрели на девочку. Простое, мужественное, по-крестьянски скуластое лицо Ту Самая. Вдохновенный лик Юх Джугая, исполненный благородства и веры. Резкие, четко очерченные, не дархайские черты Андрея Аршакуни — или же все-таки Джеймса О'Хара? Они ни капли не походили друг на друга, но все трое чем-то неуловимо напоминали Вождя.
Растерянные люди в чистеньких комбинезонах со свежеоборванными нашивками миньтаученгов первого и второго разрядов покорно укладывались перед танком. Рев толпы перекрывал рокот двигателя:
— Дай-дан-дао-ду!
ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ОТРЫВКОВ ИЗ «ОБЩИХ РАССУЖДЕНИЙ»
(продолжение пролога, а возможно, и начало эпилога)
Да-с, дети мои…
В наше время, как, впрочем, и во все времена, в стаде господнем встречались и агнцы, и козлища. Причем, значительно чаще, чем хотелось бы (во всяком случае — мне, пастырю), попадались как раз последние. Хотя и то сказать… спроси эдакое козлище: «Кто еси?», ответствовать станет без сомнения: «Агнец божий есмь!». И задумаешься, при нынешнем-то плюрализьме: а может, и оно, козлище злосчастное, по-своему право?
