— Ну, что, Конь, — проговорил Савельич. — Вы хорошо искали?
— Хорошо, — отозвался мужчина знакомым голосом. — Но Вы же велели искать так, чтобы не заметил… поэтому… как могли искали.
— Ладно–ладно, — подбодрил упавшего духом мужчину хозяин кабинета, — разберёмся. Если хорошо искать, завсегда найдётся. Пока его пугать не надо. А вдруг… не он. Мне он ещё нужен. По другим вопросам. Далеко всё равно спрятать не мог. Трогать пока не будем. Но припугнуть чуток можно. Вот Алинку, его…
Услышав своё имя, Алина дёрнулась и выдала присутствие. Большой Пётр глянул в сторону пальмы, за которой пряталась Алина. Мужчина, которого хозяин назвал Конём, и который продолжал стоять перед столом спиной к Алине, обернулся. Алина замерла. Но было поздно. Конь подошёл к Алине вплотную и сказал:
— Ну, что девочка, допрыгалась? Как тут оказалась? Сама на леску лезешь…
Алина открыла было рот, ещё не зная, кричать или молить о пощаде. Но Конь замахнулся своим огромным кулаком перед её носом, и она потеряла сознание.
Пришла в себя она от неимоверного жара. С трудом разлепив глаза, Алина стала осматриваться. Хотя вокруг стояла кромешная тьма, она всё–таки смогла рассмотреть, что находится в маленькой комнатке, с крошечным окошком в торце, через которое врывалась ночная темнота. Луна, или уличный фонарь вдалеке, привносили в иссиня–черные краски ночи серые тона. Алина сидела на полу, на брошенном кем–то тюфяке. Тело ломило, а голова раскалывалась на части. Но больше всего её мучила жара. Алина не могла понять, почему ей становится всё тяжелее дышать. Она увидела, как под перекосившуюся дверь проникает такой же чёрный, как ночь, дым. Дым душил, продирая горло до самого пупка. Когда же дверь в комнатушку запылала ярким пламенем, Алина окончательно поняла, что дом, в котором её спрятал Конь, подожгли. Оранжевые языки пламени ласкали стены, подбираясь к девушке. Её лихорадило, в горле застрял ком гари, Алина отключилась.
— Ну, ты даёшь… напугала, — сказал Суслов.
— Я, — прохрипела Алина, но поняла, что сказать не может ни слова. Её горло болело при малейшей попытке сделать глоток. А тело всё ещё горело. Она скосила глаза на руки, лежащие поверх шелкового одеяла. Ожогов на них не было.
— Мне так жарко… — всё же выдавила Алина.
— Представляю, — откликнулся Суслов, — ты же горела… так горела, что потеряла сознание. Савельич вызвал меня, и я привёз тебя домой. Где ты могла так простыть… и ведь вчера же, вроде, была абсолютно здорова.
