– А я не могу уйти от мысли, что он развалил страну. Сидит это во мне, и все тут.
Посыпались ставшие банальными обвинения и оправдания. То была все еще не определившаяся до сих пор в умах полоса истории. Из зала кричали:
– Кто их сюда пустил?
Дон Кихот возмутился, как будто то время происходило сейчас:
– В каждом народе есть неандертальцы, носящие природный эгоизм борьбы видов, дарвинизма. Только человек, потерявший разум и совесть, может сказать, что перестройка оказалась бедой не только для народов СССР, но и для соседей. Бывшие члены ЦК КПСС, вылезшие из небытия, утверждали, что наивный лидер не имел волевых качеств вождя, не смог пересилить себя и подавить несогласных с линией силовым методом, как сумел настоящий вождь – Дэн Сяо-пин, расстреляв толпы на главной площади страны.
– Это бесчеловечно! – гадливо поморщился толстый филолог. – Отсутствие элементарной способности сострадания к мукам своих соотечественников, переживших трагедию террора. У нашего лидера в душе было какое-то глубинное отторжение насилия, осознание ценности человеческой жизни.
До сих пор молчавший Близнецов взбодрился:
– Весь мир воспринимал его как национального героя! – Освободил от чуждой всем сталинской системы.
Надменный студент с копной черных волос на голове подал голос строгим тоном:
– Дал свободу выражать свои мнения, критиковать первых лиц. И не держался за власть.
Дон Кихот убежденно заключил:
– Благодаря ему исчез страх погибнуть в результате ядерной катастрофы.
Агент поразился совпадению – в его мире как раз после ослабления одной из империй началось дружеское общение, президенты ощутили, что нет уже непримиримого противостояния, и братски обнялись друг с другом. Пересилило обоюдное доверие, и агрессивные силы во всех странах, непонятно почему упорствующие, отступили. В том переломе победил мир, и все страны стали настоящими партнерами, может быть, навсегда.
Это и была развилка, когда его мир и здешний стали различаться.
В мире Агента с давнего времени люди, в результате правильно поставленных образованием мозгов, научились видеть в настоящем одновременно все исторические эпохи, словно глядя сразу в необъятную чашу прошлого, настоящего и, над головой до края горизонта, – будущего. Такой широкий обзор вытеснил страх смерти, сиюминутную озлобленность, доходящую здесь до физического воздействия на тела противников.
На занятиях с учениками в парке он предлагал смотреть в небо, прикрытое высокими верхушками могучих деревьев. Они тоже задирали головы.
