– У нас перспективы на будущее, – сказал Близнецов.
– Как знаете, – с сожалением сказал следователь. – Мы хотим лишь вас предупредить.
Он обратил внимание на Агента.
– Иванов? Иностранец? Что-то не верится, что русский, очень не похож. Наивный, не от мира сего. Прямо какой-то Мечик, интеллигентик. Читали Фадеева «Разгром», который снова вернулся на полки?
Агент молчал, заметив в себе раздражение, такого у него раньше не бывало.
– Вы откуда прибыли, из Зарубежья?
– Я не оттуда.
– И не отсюда?
– Нет.
– А что, есть еше страна вечного мира и любви? Тогда вы не туда попали.
Агент недоумевал: в его стране такие учреждения, которые паразитируют на людей по-настоящему пашущих, да еще гадят на них, давно исчезли за ненадобностью.
Соратники вышли мрачными. Что это было? Что-то тревожное снова накатывалось на них. Близнецов был подавлен.
– Они вообразили, что наступило обнуление гуманизма.
– Такого не бывает, – в недоумении сказал Агент. – Гуманизм нельзя обнулить, он только обогащается новыми возможностями.
Еще тяжелее были заботы чиновников наверху, на высшем уровне властной Системы государства. Там было неизмеримо больше риска, но и уверенности в силе.
В своем бункере поздно ночью Лидер империи отключил множество экранов, где руководители страны и регионов отчитывались перед ним, и стал протирать глаза.
Давно уже он не спал нормально, несмотря на накачку сонными таблетками. Ночью перед его глазами возникали одни и те же нерешенные проблемы, не проходила злость на нерадивых исполнителей, и сон пропадал начисто. Зато яснее возникали решения.
Он давно знал: неопределенные романтические идеалы эпохи в конце концов обнажаются голым интересом. Как говорил аятолла Хомейни, развитые страны поделили мир, а теперь призывают к миру – это им выгодно.
Тоже когда-то был романтиком, видел народ богоносцем и хотел служить ему. Но понял, что народ быстро поддается пропаганде. Государство, власть не может действовать иначе, как насилием. Это инструмент насилия. Потому что оно вводит в спасительные рамки своеволие и хаос роящихся граждан… Насилию претит любое сомнение, когда оно переходит к действию. А если есть сомнение? Тогда нельзя править народом. Поэтому лидеры выходят из силовиков.
При встречах с интеллигенцией либералы возражали ему:
– Узда нужна для преступников. А для творческих личностей она противопоказана. Именно они пробивают дорогу в будущее.
Он отвечал, что ограничивать, направлять в нужное русло – это назначение любого государства. Вообще конфликт между сомнением и действием – парадокс законов человеческого общества.
