Эй, милок, сказал Холидей.
Кареглазый встрепенулся и, оглянувшись, большим пальцем неуверенно ткнул себя в грудь.
Ты ко мне обращаешься?
К тебе, к тебе, милок. Я же вас по именам не знаю.
Кареглазый спросил. Ну, чего мямлишь?
У меня во рту – что в твоем сортире, дай горло промочить.
Холидей, жадно глядя на флягу большими глазами, непроизвольно зализывал кровоточивую ямку на месте выбитого зуба. Длиннолицый, сложив ногу на ногу, перелистывал карманную библию, расстаться с которой для него было все равно, что потерять душу. Горбоносый, надвинув край шляпы на глаза, отдыхал. Кареглазый потупил взгляд и отвернулся.
Ну, чего глазеешь по сторонам? спросил Холидей, у тебя что, права голоса нет? Что ты чужого одобрения дожидаешься?
Кареглазый медленно и будто с опаской изменил положение тела и, отложив отцовский винчестер, поднялся на ноги.
Ну, не тяни резину, милок – умираю, как пить хочу.
Горбоносый отодвинул шляпу и протянул кареглазому флягу. Дай ему воды, черт тебя подери!
Молодой ковбой взял флягу, откупорил и, присев на корточки, сунул горлышко между потрескавшихся от жажды губ Холидея.
Вот, милок, буду должен! И за фляжку и за лошадь мою. Зовут тебя как?
Не твое собачье дело.
О, такое я уже слышал.
Кареглазый закупорил флягу и протянул горбоносому маршалу.
А по зубам давно не получал?
Угомонись, малец, вяло проронил маршал.
Меня вот что интересует, ради чего вы тут? Сколько денег за мою голову выручите, а, господа джентльмены? а главное, даст ли это вам благоопеспечение и богатство? нет, я очень сомневаюсь! не обогатитесь, не прославитесь моей головой, ибо я не ангел пустыни, а заказчик ваш – не есть царь Аристобул! не ради богатств, а ради чего? может, ради каких-нибудь царств? земных или небесных! На царство мою голову променяете? сомневаюсь, господа! что вам дадут за меня, чем рады будете? может, счастье! Удачу! Ничего вы не выиграете, если меня продадите. Только проиграете, ибо смерть моя – для господа бога, а не для вас, судьи. Хлеб и зрелища, вот что для вас. Только одно. Вы Голиафы, а я – есть Давид! Множество хлебов для вас и зрелищ.
Горбоносый посмеялся.
И язык твой – праща, а слова – камни. Только летят они вкривь и вкось.
Холидей сплюнул и помолчал, глядя на кареглазого.
У тебя лицо знакомое, сказал.
У меня? спросил кареглазый.
Да и ботинки. Где я тебя видеть мог?
Будь мы знакомы, я бы тебя запомнил.
А я и не говорю, что знаком – только видел.
Чудно как-то.
Что чудно?
То, что лицо мое ты отдельно от меня видел.
