Владелец, покрытый кровью и весь в прорехах от пуль, из последних сил опираясь на стойку, выстрелил опять, и фейерверк свинцовой дроби застиг врасплох каждого, кто еще стоял на ногах, и двое язычников, черных, как обугленные жертвы костров инквизиции, присоединились к мертвецам в кровавой воронке, в черном котле порохового дыма. В суматохе Холидей подскочил и хотел схватить пистолет гиганта, навалиться на него пусть и ценой собственной жизни; но тот оглянулся и отвел руку, стрельнув в кого-то позади себя. Длиннолицый снял с гиганта шляпу и расколол кружку ему о голову; по спине полилось пенное желтое пиво; горбоносый стрельнул ему в живот, чуть выше паха, из своего пистолета, и гигант упал, ревя от боли, как розовощекий младенец. Лицо его налилось густой кровью, кожа покрылась бледно-белыми пятнами.
Кареглазый, одновременно заслоняясь впередиидущим, принялся выталкивать Холидея к выходу, но немедленно пожалел о предпринятом отступлении, потому как снаружи их встретила новая волна бездумной пальбы, очередь коротких и приглушенных выстрелов, словно отрывистые хлопки петард. Округу застлал шлейф вулканической пыли, и фигуры метались там, среди возникающих и угасающих вспышек, как на илистом дне моря, где обитают невиданные твари – и уже неясно, кто жив, кто мертв.
Неопределенные силуэты стреляли друг в друга, длиннолицый и горбоносый стреляли в туман из пистолетов, а кареглазый бросился к гогочущим лошадям и начал без разбора палить с очумелой скоростью из отцовской винтовки. Шляпу с него сдуло как ветром, и он почувствовал, что пуля пролетела в дюйме над головой, пошевелив волосы на макушке.
Смерть…
Смерть, смерть…
Прошелестел шепот.
Сын, оставь эту глупую затею…
Ничего уже не исправишь!
Ничего не вернуть…
Беготня, шум, а затем воцаряется тишина. Он видит, как кто-то бежит сквозь облако пепла. Стреляет в последний раз. И вот они уже идут по залитой испражнениями и прочими выделениями тел улице, где наступает кровосмешение; идут, хлюпая сапогами по грязи и комкам слипающейся пыли; и повсюду растекающаяся кровь оттенка коралловых рифов – и в ушах кареглазого стоит гулкий шум, подобный ропоту морского прибоя.
Горбоносый перешагнул через труп первого застреленного, повертелся так и сяк, похлопал по карманам, наклонившись над ним и, взяв кавалерийский драгун, втянул живот и приткнул оружие за пояс спереди.
Когда в голове перестало греметь, а сквозистая поволока порохового дыма постепенно рассеялась, и кареглазый обнаружил себя стоящим в тусклом свете луны, вдыхая остывший воздух с сильным металлическим привкусом крови, навоза, гари, пота и мочи. Запыленный ветер носился над поляной, где лежали трупы застреленных людей – пыль застелила кровоточащие тела, заборы и дома. На ветру пружинили бельевые веревки, и во дворах лаяли собаки.
